Старик. Глава 2, Глава 3

 

Глава 2. В Пупеличском лесу.

 

На первый взгляд, месторасположение этого района рядом с важнейшими магистралями, ведущими к линии фронта, делало его привлекательным для дислокации партизанского отряда. Однако, прибыв на место, Старик установил, что район насыщен гарнизонами противника. Известны как минимум 5 опорных пунктов полиции, полукольцом охватывавших место базирования его отряда – в Лошнице, Неманице, Зачистье и Новоселках Борисовского, а также в Хотюхово Холопеничского района. В Барани (тоже Холопеничский район) была расквартирована небольшая немецкая воинская часть. Кроме того, на железнодорожных станциях Приямино, Крупки и Бобр несли службу охранные части, что делало проблематичным ведение диверсионной работы ведущих к Москве магистралях.

Ко всему прочему, отведенная Старику для расположения лагеря и ведения боевых действий местность лежала на периферии массивной лесной зоны и была отделена от нее большаком Борисов – Лепель, временно «оседлать» который партизанам удастся лишь к 1944 году. 

Несколькими месяцами ранее в этих краях уже были разгромлены отряды Ивана Яроша и Василия Попова. Не последнюю роль в их поражении, вероятно, сыграло неудачные места их базирования. Достаточно высокая активность этих отрядов, проявленная ими осенью 1941 года, вызвала ответные меры оккупационных властей и в ноябре месяце они были поочередно и при схожих обстоятельствах разбиты в болотистой и безлесной местности. Сначала, 4 ноября 1941 года, отряд Попова в районе деревни Каменка (по дороге из Холепеничей на Крупки) вел затяжной бой с немцами, в результате которого его остаткам лишь разрозненными группами удалось выйти к своим базам возле Зачистья. Одна из таких групп впоследствии присоединилась к Ярошу[1]. Впрочем, в конце ноября в бою под Каменкой (одноименная деревня в Холопеничском районе у берегов Лукомльского озера) отряд Ивана Яроша был также рассеян[2], а часть бойцов попала в плен[3]. Позднее немногочисленным выжившим удалось выйти к Пупеличам и командование смогло собрать их воедино, но достичь былой мощи (95 человек при 9 пулеметах по состоянию на 5 сентября 1941 года[4]) отряд уже не смог.

Эти отряды пережили зиму, но весной 1942 года были окончательно уничтожены. Иван Ярош в феврале заболел тифом и был оставлен в землянке в лесу у Пупеличей. 26 февраля прочесывавший лесной массив отряд карателей обнаружил его убежище, Ярош принял бой и был в нем убит[5]. В эти же дни был разгромлен и его отряд. По утверждению В. Тарасенко, одного из бойцов Яроша, немногочисленные выжившие поодиночке и небольшими группами «…были подобраны отрядом Панова» (речь, возможно, идет об отряде Попова)[6]. С 10 марта по 15 апреля этот отряд маневрировал между Пупеличами и Зачистьем, пытаясь с боем вырваться из блокады. В конце концов, по решению командования отряд был распущен и, как сообщает энциклопедия «Беларусь у Вялікай Айчыннай вайне» небольшими группами покинул зону боев и прекратил свое существование[7]. Подробнее об отряде И. Яроша можно почитать в очерке «Отряд № 28».

Пыжиков знал о судьбе Яроша и Попова из рассказов выживших бойцов этих отрядов - он подобрал их летом после прихода в Пупеличские леса.  Их сведения, однако, были отрывочными и не вполне достоверными. В своем донесении на имя Пономаренко Старик сообщал, что в зоне, которую он «…должен обслуживать отрядом…», ранее оперировало три отряда: Яроша (он называет его Ярушем, Ярушевым), Попова и Васи. Не вполне ясно, кого он имел в виду под последним именем, возможно, речь идет о группе окруженцев, к которой присоединился заместитель Яроша Хадаркевич после событий у Каменки.  Старик, кстати, достаточно негативно оценивает действия этой группы (мародерство, низкая боевая активность), а их предводителя называет «Васькой»[8].

По данным Старика все три отряда были полностью уничтожены карательными экспедициями противника, командиры отрядов расстреляны, а «командир отряда тов. Попов повешен в г. Борисове»[9].

Вынужденный базироваться в малопригодных для этого местах, Старик осторожничает. Ко всему прочему, у него не складываются отношения с жителями окрестных деревень. Еще во время движения он сетовал на недружелюбное отношение крестьян к его отряду. Возможно, такое отношение было спровоцировано самими партизанами, которые, по мнению партийных инстанций, инспектировавших позднее деятельность Старика, неправильно проводили политику взимания продуктов питания с населения – вплоть до реквизиции последних коров[10]. Если такие утверждения соответствуют действительности, то рассчитывать на помощь Пыжикову не приходилось. «Население партизан боится … сильные репрессии со стороны полиции и немцев … Крупнейшие деревни заполнены полицией, партизанских отрядов абсолютно нет», – так обрисовывает ситуацию в районе начальник штаба отряда Николай Петрович Расторгуев[11].

В своих донесениях Старик скупо упоминает о трех боевых операциях и о четырех диверсиях на железной дороге Минск – Москва на участке Борисов – Крупки[12].

Подробнее о некоторых из них пишут другие участники событий. Получив от своих агентов из деревни Лесины данные о том, что в соседней деревне Михайлово (Михалово, Михаловы хутора) Житьковской волости образован отряд самообороны (“самааховы”), Старик решил ее разоружить. На второй год войны в силу участившихся насилия, реквизиций и грабежей со стороны скрывавшихся в лесу бывших окруженцев, партизан и откровенных бандитов, в том числе и из числа местных жителей, во многих деревнях стихийным образом начали возникать группы самообороны. На первых порах они создавалась населением на свой страх и риск. Немецкие власти хоть и смотрели сквозь пальцы на подобного рода инициативы, однако не позволяли отрядам самообороны иметь оружие – об этом, в частности, упоминают в своих мемуарах проживавший в оккупированном Полоцке профессор, искусствовед Павел Дмитриевич Ильинский[13], а также исследовавшие тему на основе западных источников Бернгард Кьяри[14] и Марк Бартушко[15].

В 1942 году, однако, ситуация изменилась. Участившимся нападениям партизан на деревни оккупационная администрация попыталась противопоставить крестьянскую «самаахову» и дала разрешение на ее частичное вооружение. Летом этого года оккупационные власти предприняли попытку поставить под контроль этот стихийный процесс и начали повсеместную централизацию местной «самообороны»[16].

Начальник штаба «Старика» Николай Расторгуев указывает, что немецкими властями перед этими отрядами ставилась задача «…охранять свою деревню, свое имущество и себя от партизан». Отряд самообороны в Михалово включал в себя все мужское население деревни (23 человека) и был вооружен трофейными для немцев французскими винтовками. Организовал его председатель местного колхоза, бывший кандидат в члены ВКП(б)[17].

К. Иванова рассказала, как было проведено разоружение этого отряда. Предполагая, что сколько-нибудь серьезного сопротивления жители Михалова оказать не смогут, Старик на рассвете ввел отряд в деревню, однако никого из мужского населения на месте не оказалось, все спрятались в лесу. Начальник штаба Расторгуев через женщин приказал им принести и сдать оружие, что и было исполнено на следующий же день. Однако, сетует Иванова, Старик не стал этого дожидаться и увел отряд из Михалова. Принадлежавшие самообороне винтовки впоследствии были изъяты полицией[18].

На лавры «победителя» отряда самообороны деревни Михалово претендует еще один участник этих событий – командир взвода Добринин (позднее – начальник разведки в бригаде «Старика»), который утверждает, что вопреки приказаниям Пыжикова он с группой бойцов из пяти человек «разогнал самоохранную полицию … в д. Михайлова Борисовского района и потом приказал в течение суток сдать оружие, угрожая сжечь деревню». Как и Иванова, Добринин утверждает, что Старик не стал дожидаться выполнения этого требования, в результате крестьяне сдали оружие в волость[19].

В штабе «Старика» не отрицали того факта, что винтовки, которыми была вооружена «самаахова», в конечном итоге были сданы крестьянами местным властям. В донесении на имя Пономаренко Расторгуев сообщал, что после короткой перестрелки большая часть «самааховы» разбежалась, после чего партизаны предложили жителям Михалова впредь оружия в руки не брать, а имеющееся сдать властям в двухдневный срок, что и было ими исполнено: они снесли «…оружие в Борисов и там заявили, что больше боятся вооружаться»[20].

Не вполне рациональное с точки зрения его оппонентов (Иванова, Добринин) поведение Старика в описанном выше эпизоде (партизаны приказали членом «самааховы» сдать оружие оккупационным властям), вероятнее всего объясняется тем, что Василий Пыжиков все же не рассматривал крестьянскую самооборону в качестве полноценного противника. Как сообщает тот же Расторгуев, «эти дружины небоеспособны и при первых пулеметных очередях разбегаются»[21].

Кроме того, Старик своим распоряжением ограждал самооборону Михалова (то есть, всю мужскую часть населения деревни) от возможных репрессий со стороны оккупационных властей за передачу оружия партизанам. Это выглядит вполне вероятным мотивом, учитывая, что за сохранность винтовок  члены самообороны отвечали головой: из их числа для этой цели назначались заложники[22].

Не лучшим образом обстояли дела у Старика и с операциями на железной дороге. Диверсионные группы были посланы без надлежащей разведки, взятые в близлежащих деревнях проводники первую из них вывели прямо к сторожевой будке. Вторая попытка была более удачной – удалось установить мины, но они были обнаружены и обезврежены патрулями. При разминировании, правда, произошел взрыв, несколько охранников погибло[23].

Впрочем, так или иначе, но отряд обнаружил себя, и это привело к ответным репрессивным мерам. Иванова говорит о проведенной 22 июля объединенными силами нескольких местных полицейских гарнизонов операции, в результате которой отряд понес большие потери и покинул занимаемый район. Сама она в ходе этих событий отстала от отряда и вынуждена была вернуться за линию фронта[24], с чем, собственно, и связано написание ею упомянутого донесения в Минский обком.

В свою очередь, Старик упоминает о четырех операциях, предпринятых за это время немецким гарнизоном Борисова против его отряда. Последняя из них, самая крупная, датируется им 30-м июля 1942 года (а не 22-м, как у Ивановой). Рано утром вблизи деревни Новое Янчино немецкое подразделение из Борисова и полиция двух волостных управ – Зачистской и Новоселковской – с трех сторон атаковали отряд. Старик сумел вырваться из полукольца, потеряв при этом 9 человек пропавшими без вести.

Николай Расторгуев

В их числе были начальник штаба Расторгуев и, вероятно, Иванова[25]. Попытки их отыскать не увенчались успехом. Как потом выяснилось, Расторгуев с четырьмя бойцами попытался подобрать брошенное имущество, затем, отстреливаясь, сумел оторваться от противника. Трехдневные поиски не дали результата, он не нашел Старика и решил возвращаться за линию фронта. В одной из деревень Сенненского района группу Расторгуева обстреляли местные полицаи, трое его спутников были убиты, а один дважды ранен. Расторгуев сумел вынести раненого. Уже в Бешанковичском районе их подобрали партизаны и перевели через линию фронта[26]. Осенью Николай Расторгуев вернется в бригаду Шмырева и в октябре месяце возглавит один из входящих в ее состав отрядов[27].

Глава 3. Отступление на Палик.

После июльских событий в отряде у Старика осталось всего 18 человек. Такими силами удержать «режимный», по его выражению, Борисовский район было невозможно, и он принял решение увести отряд в заповедник, расположенный на территории Холопеничского и Бегомльского районов[28]. Как позднее будет отражено в подготовленной для Пономаренко справке на Пыжикова, обстановка в Борисовском районе для его отряда оказалась сложной, Старик был напуган режимом немцев, наличием немецких гарнизонов и полиции[29] и увел отряд на Палик.

Глава образованного 9 сентября 1942 года Белорусского штаба партизанского движения и, одновременно, второй секретарь ЦК КП(б)Б Петр Калинин не менее раздраженно отреагировал на произошедшее. В его донесении, составленном для Пономаренко, говорится: Пыжиков вместо пересмотра своих действий, как это требовалось директивными телеграммами ЦК и ЦШПД, решил только передислоцироваться и направился в Бегомльский район[30].

Требование любой ценой удерживать район диктовалось, вероятно, все еще сохранявшейся в руководстве партизанским движением стратегией, направленной на равномерное распределение небольших партизанских отрядов по всем административно-территориальным единицам оккупированной территории. Эту тенденцию подметил еще в 1950-е годы Джон Армстронг, который в своем исследовании партизанского движения в СССР полагал, что засылка партизанских отрядов в тыл врага без учета особенностей местности, на которой им предстоит действовать, была явно ошибочной и считал, что к началу 1942 года эта практика постепенно сходила на нет[31]. И хотя его замечания большей частью касались бедных лесами степных районов СССР, мы видим, что отряд «Старика» (а до того и отряд Яроша) был послан в бедную лесами часть Борисовского района, тогда как в двух десятках километров на северо-запад лежали труднопроходимые территории, на которых в конечном итоге и начнется формирование партизанской зоны в этих краях.

В этой связи отступление Старика из региона выглядело вполне оправданным с тактической точки зрения, однако противоречило установке ЦК и привело к возникновению первых трений в его отношениях с партизанским начальством и белорусским партийным руководством. До середины осени возникшие противоречия не будут носить еще явного характера, но позднее, ближе к зиме, Старик даст целый ряд новых оснований для их обострения и Петр Калинин, а затем и Пантелеймон Пономаренко все чаще начнут выказывать прямое недовольство деятельностью Пыжикова.

Пока же Старику удалось найти решение, которое разом улучшило его позиции, несмотря на фактический разгром, учиненный ему противником в Пупеличском лесу.

Еще в ходе своего марша от линии фронта, проходя через Березинские болота, он был наслышан о крупном партизанском отряде, стоявшем недалеко от Палика. Из деревни Глубочица Холопеничского района, в которой его отряд несколько дней отдыхал после пережитых в Лепельском районе злоключений, на Палик была отправлена разведка, но обнаружить партизан в тот раз Старику не удалось[32].

Как позже выяснилось, в восьми километрах северо-западнее озера, на хуторе Смолянка долгое время стояла прибывшая из-за линии фронта спецгруппа лейтенанта Кузина (НКВД СССР). В окрестных лесах располагалось несколько небольших партизанских отрядов, созданных при участии и поддержке Кузина в основном из числа проживавших в районе окруженцев.

Оказавшись отрезанными летом 1941 года за линией фронта, тысячи красноармейцев и их командиров вынуждены были осесть на оккупированной территории.

На первых порах далеко не все из них считали себя партизанам, даже наиболее патриотично настроенные «окруженцы» стремились выйти за линию фронта для соединения с частями Красной Армии. Многим действительно удавалось «догнать» фронт. Другие по различным причинам застревали во вражеском тылу.

Эта часть бывших красноармейцев уже не видела особого смысла в сопротивлении противнику, она пряталась в деревнях, а иногда даже совершенно открыто проживала в них в качестве приписников. И только те, кому не удавалось устроиться в деревнях, скрывались в лесах и болотах. Там они для самозащиты и добычи пропитания собирались в отряды. Это были малочисленные, плохо вооруженные, не организованные и недисциплинированные группы и отряды. Их количество было невелико, они не имели связи не только с Москвой, но и между собой.

Как справедливо, на наш взгляд, отмечает Джон Армстронг, подобные спонтанно возникавшие отряды были почти целиком озабочены проблемой выживания. Их нападения на деревни и атаки против созданных там немцами из местного населения вспомогательных полицейских сил в первую очередь имели целью добычу продовольствия[33]– свидетельства непосредственных участников событий тех лет вполне подтверждают подобные прагматичные умонастроения большинства оставшихся на оккупированной территории бойцов и командиров РККА.

«Кустарничество, анархия, отсутствие целеустремленности в борьбе преобладало. Партизаны вступали в бой по преимуществу только тогда, когда противник приходил на базу и навязывал этот бой»[34], – такую характеристику партизанскому движению на этом этапе дает Василий Пыжиков.

Зима 1941 – 1942 гг. явилась для подобных групп одним из самых серьезных испытаний. Вот как рассказал об этом Григорий Линьков, зимовавший с небольшим отрядом в лесах на границе Лепельского и Холопеничского районов:

«С наступлением тепла «вытаяли» из-под снега такие партизанские группы, которые перезимовали в лесу, не обнаруживая никаких признаков жизни и не имея связи с местным населением.

Одна такая группа из семи бойцов, попавших в окружение, всю зиму провела в Березинских болотах неподалеку от озера Палик. На небольшом холмике люди построили себе землянку, заготовили соли, мяса, муки, зерна, достали в деревушке ручную мельницу, сложили русскую печку и заперлись в землянке, как медведи в берлоге, на всю зиму.

Постов они не выставляли, караульной службы не несли. «Зато на ночь, — рассказывал потом один из этих зимовщиков, — изнутри закрывали землянку на надежный крюк»[35].

Одну из главных ролей (если не главную роль) в приобщении таких полупартизанских «ватаг» скрывавшихся в лесах красноармейцев к борьбе сыграли спецгруппы, заброшенные в район Палика из советского тыла. Поздней зимой 1941 – 1942 года сюда начали прибывать небольшие, но неплохо оснащенные и подготовленные отряды, создаваемые 4-м отделом (с 18 января 1942 года – 4-е Управление[36]) НКВД СССР, перед которыми в качестве одной из основных ставилась задача организации партизанского движения в регионе. Одна из таких групп – отряд «Победа» под руководством лейтенанта Кузина – 22 января 1942 пересекла линию фронта и на лыжах выдвинулась в Борисовский район. Это подразделение насчитывало всего 36 человек, однако Иван Матвеевич Кузин сумел отыскать в лесах Бегомльского, Холопеничского и Борисовского районов несколько перезимовавших групп окруженцев и по своему каналу связи зарегистрировал их в Москве в качестве партизанских отрядов.

Далеко не все группы «окруженцев» были позитивно настроены к вовлечению их в реальное противостояние с противником. В лесах Палика (как, наверное, и повсеместно) скитались, в том числе и откровенно бандитские группы мародеров из числа попавших в окружение или бежавших из плена красноармейцев. Стоявший во главе диверсионно-разведывательного отряда лейтенант Кузин не имел особых возможностей для выяснения подноготной истории скрывавшихся на Палике групп окруженцев. В качестве партизанских, надо полагать, он регистрировал всех. Стать на учет отказывались немногие, поскольку командиры присланных из-за линии фронта отрядов имели соответствующие полномочия – вплоть до расстрела «анархиствующих атаманов с бандитскими наклонностями», по образному выражению Станислава Ваупшасова, прибывшего в Борисовскую зону чуть позже Кузина с аналогичной миссией. Рядовых участников таких мародерствовавших групп распределяли по здоровым отрядам[37].

К середине лета 1942 года под управлением Ивана Кузина находились, вероятно, все партизанские силы Бегомльского района. В оперативной сводке Северо-Западной группы ЦК КП(б)Б (до 9 сентября 1942 года выполняла по сути функции Белорусского штаба партизанского движения), подготовленной 10 августа для СНК БССР, говорится, что под его началом числилось три отряда: собственно, группа Кузина (отряд «Победа»), выросшая до 80 человек, а также отряды Дьякова (47 человек) и Бычкова (69 человек)[38], оба из числа зазимовавших в Бегомльском районе окруженцев. В их создании принимал участие бывший третий секретарь Бегомльского райкома Степан Манкович, оставленный летом 1941 года в тылу противника для организации сопротивления. Манкович, собственно, и отыскал весной 1942 года группу Кузина, что во многом и предопределило ход дальнейших событий.

Еще несколько небольших отрядов, сохраняя большую самостоятельность, находились под влиянием лейтенанта Кузина и располагались неподалеку от его лагеря. В их числе назовем базировавшийся в лесу у деревни Горелый Луг отряд Михаила Джагарова и стоявший у Савского Бора отряд Алексея Дрантусова[39]. Отряд Джагарова (его самоназванием долгое время было «Белоболотники» – по наименованию места работы его организаторов, расположенного на Белом болоте торф завода «Красный Октябрь») также был создан при непосредственном участии лейтенанта Кузина, присутствовавшего на его организационном собрании в деревне Пустой Мстиж в апреле 1942 года[40].

Начало второму из упомянутых отрядов было положено в начале лета жителями деревни Савский Бор братьями Кузьмой и Иваном Автушко, а также их шурином Иваном Янковским. С присоединением к ним нескольких окруженцев во главе с лейтенантом Дрантусовым Алексеем Ивановичем их группа также была учтена Кузиным в качестве партизанского отряда.

Это были крохотные партизанские формирования, что в значительной степени ограничивало их возможности в самостоятельных действиях. И Джагаров, и Дрантусов свои вылазки старались проводить совместно с диверсантами Кузина[41], и это естественным образом ставило их в зависимое от него положение. 

Из числа зимовавших в землянках на Палике окруженцев и бежавших из плена красноармейцев следует упомянуть группы Николая Балана и Сергея Долганова. Их также обнаружил в лесах Березинского заповедника Иван Кузин[42]. Он же помог этим группам стать на ноги после трудной зимовки.

Вот с этими партизанскими силами и планировал увязать свои действия отступающий на Палик с остатками своего отряда Старик. Что он подразумевал под словами «увязать действия» остается только догадываться, поскольку Кузина и подчиненных ему отрядов здесь он уже не застал. 

Иван Кузин

В конце июня 1942 года лейтенант Кузин собрал в своем лагере совещание. На нем присутствовали командиры и комиссары всех созданных при его участии отрядов, в том числе Манкович с Дьяковым, Балан с Мормулевым, Дрантусов, Бычков, Джагаров, а также Сергей Долганов.

Как утверждает Михаил Джагаров, Кузин сообщил собравшимся, что он получил шифровку из Москвы с приказом вывести часть отрядов Бегомльского и Борисовского районов за линию фронта (оставив на местах небольшие группы по 10 – 15 человек). Из числа присутствовавших на совещании лишь Степан Манкович и Сергей Долганов высказали сомнение в целесообразности такой акции. Остальные партизанские командиры даже с некоторым энтузиазмом восприняли предложение Кузина[43].

Большинство представленных на совещании отрядов были созданы и состояли в основном из бойцов Красной Армии, попавших в окружение или в плен еще летом 1941 года, которые считали за благо выйти в тыл, присоединиться к Красной армии и продолжить борьбу на фронте.

Василий Семенович Пыжиков (Старик) позже сетовал, что идея выхода за линию фронта была весьма распространена среди партизан летом 1942 года, и это негативно сказывалось на моральном духе всех отрядов, стоявших в лесах по обоим берегам Березины[44]. Шок, полученный во время трудной зимовки 1941-1942 годов на Домжерицких и Березинских болотах, был, вероятно, настолько велик, что делал весьма привлекательной идею выхода в советский тыл.

Для перехода Кузин подчинил себе практически все партизанские группы Бегомльского района. В конце июня 1942 года он двинулся к Суражским воротам. В пути следования он провел несколько боев, но эти столкновения, вероятно, носили случайный характер[45] и не имели большого значения, ни для партизан – поскольку не причинили врагу особого урона, ни для противника – по той же причине.

В лагере Кузина оставался лишь Степан Манкович, дожидавшийся с небольшой группой бойцов возвращения основных сил, которые во главе с командиром отряда Романом Дьяковым проводили заготовки продовольствия в Вилейской области. Уже после войны в письме к Ивану Титкову Манкович писал буквально следующее: «Да будет тебе известно, что я сам вместе с Дьяковым, когда Кузин из … [других] отрядов формировал бригаду для выхода за линию фронта, едва не ушел туда вместе с ним в июле 1942 года. Не ушли мы вместе с Кузиным только потому, что половина нашего отряда находилась в Западной Белоруссии на операциях…»[46].

Именно в это время Старик и привел остатки своего отряда на Палик. Он предложил Дьякову и Манковичу «под их партийную и государственную ответственность» базу на озере Палик не оставлять. К этому времени, кстати, ими было получено письмо от Минского обкома партии (легального, находившегося в советском тылу), в котором сообщалось о скором прибытии к ним тройки Минского обкома, на которую возлагалось руководство партизанским движением всего этого региона. Вероятнее всего, в этом сообщении речь шла о подпольном межрайонном партийном центре Борисовской зоны, который будет создан в августе месяце и прибудет на Палик в начале октября 1942 года. Своим уходом отряд Дьякова обнажал базу, делал ее, а, следовательно, и межрайпартцентр, доступными для карателей, Старик же был не в состоянии своим крохотным отрядом закрыть подступы в лесной массив озера Палик[47].

Не взирая на эти вполне резонные доводы, Роман Дьяков и Степан Манкович оставили базу и ушли на восток догонять Кузина.

Позже участники организованного Кузиным рейда высказывали мнение, что тот шифровки из Москвы о выводе партизанских отрядов на большую землю не получал и допустил самоуправство. Степан Манкович в этой связи даже утверждал в письме к Титкову, что Кузин «… за вывод партизан сужден и отправлен в штрафной батальон[48]», что, впрочем, не подтверждается сколько-нибудь надежными источниками.

 

---

[1] Беларусь у Вялікай Айчыннай вайне, 1941-1945: Энцыклапедыя – Мінск, 1990, с. 471.

[2] Беларусь у Вялікай Айчыннай вайне, 1941-1945: Энцыклапедыя – Мінск, 1990, с. 474

[3] Памяць.  Гісторыка-дакументальныя хронікі гарадоў і раёнаў Беларусі. Крупскі раён Мінск, 1999, с 255.

[4] Грабовский С.К. Борьба подпольщиков и партизан Борисовско-Бегомльской зоны против немецко-фашистских оккупантов (июль 1941 – июль 1944 гг.) // Диссертация на соискание научной степени кандидата исторических наук – Минск: 1986, с. 162.

[5] Цанава Л.Ф. Всенародная партизанская война в Белоруссии против фашистских захватчиков. Часть 1. Зарождение и развитие партизанского движения –  Минск, 1949 с. 162.

[6] НАРБ, Ф. 4п, Оп. 33а, Д. 638, Л. 132.

[7] Беларусь у Вялікай Айчыннай вайне, 1941-1945: Энцыклапедыя – Мінск, 1990, стар. 474.

[8] НАРБ, Ф. 4п, Оп. 33а, Д. 660, Л. 311.

[9] НАРБ, Ф.1450, Оп. 4, Д. 219, Л. 1.

[10] НАРБ, Ф. 4п, Оп. 33а, Д. 301, Л. 152

[11] НАРБ, Ф. 4п, Оп. 33а, Д. 638, Л. 122 (оборотная сторона.).

[12] НАРБ, Ф.1450, Оп. 4, Д. 219, Л. 1.

[13] Ильинский П.Д. Три года под немецкой оккупацией в Белоруссии. (Жизнь Полоцкого округа в 1941 – 1944 годах.) // Под немцами. Воспоминания, свидетельства, документы. Историко-документальный сборник / Составитель К. М. Александров – Санкт-Петербург, 2011, с. 82.

[14] К’яры Бернгард. Штодзеннасць за лініяй фронту. Акупацыя, клабарацыя і супраціў у Беларусі (1941 – 1944 г.) – Мінск, 2008, с. 163

[15] Бартушка Марк. Партызанская вайна ў Беларусі ў 1941 – 1944 гг. – Смаленск, 2014, с. 87.

[16] Факторович А.А. Крах аграрной политики немецко-фашистских оккупантов в Белоруссии – Минск, 1979, с. 104,

[17]  НАРБ, Ф. 4п, Оп. 33а, Д. 638, Л. 122 (оборотная сторона.).

[18] НАРБ, Ф.1450, Оп. 4, Д. 219, Л. 18.

[19] НАРБ, Ф. 4п., Оп. 33а, Д. 269, Л. 19 (оборотная сторона.)

[20] НАРБ, Ф. 4п, Оп. 33а, Д. 638, Л. 122 (оборотная сторона.).

[21] НАРБ, Ф. 4п, оп. 33а, Д 69, Л. 160.

[22] Ильинский П.Д. Три года под немецкой оккупацией в Белоруссии. (Жизнь Полоцкого округа в 1941 – 1944 годах.) // Под немцами. Воспоминания, свидетельства, документы. Историко-документальный сборник / Составитель К. М. Александров – Санкт-Петербург, 2011, с. 82.

[23] НАРБ, Ф. 1450, Оп.4. Д. 226, Л. 1.

[24] НАРБ, Ф. 1450, Оп. 4, Д 219, Л. 18 – 19.

[25] НАРБ, Ф. 1450, Оп. 4, Д 219, Л. 1.

[26] НАРБ, Ф. 4п, оп. 33а, Д 69, Л. 162

[27] Партизанские формирования Белоруссии в годы Великой Отечественной войны (июнь 1941 - июль 1944) – Мн., 1983, с.229.

[28] НАРБ, Ф. 1450, Оп. 4, Д 219, Л. 1.

[29] НАРБ, Ф. 4п, Оп. 33а, Д 301, Л. 152.

[30] НАРБ, Ф. 1450, Оп. 4, Д 219, Л. 22.

[31] Армстронг Джон. Советские партизаны. Легенды и действительность. 1941 – 1944 – Москва, 2007, с. 33.

[32] НАРБ, Ф. 4п., Оп. 33а, Д. 638, Л. 122.

[33] Армстронг Джон. Советские партизаны. Легенды и действительность. 1941 – 1944 – Москва, 2007, с. 36 – 37.

[34] НАРБ, Ф. 4п, Оп. 33а, Д. 185. Л. 342.

[35] Линьков Г. М. Война в тылу врага – Саранск, 1962, с. 235.

[36] Боярский В.И. Партизаны и армия. История утерянных возможностей – Минск - Москва, 2001, с. 74.

[37] Ваупшасов С.А. На тревожных перекрестках. Записки чекиста – Москва, 1974, с. 247 – 249.

[38] НАРБ, Ф. 4п, Оп. 33а, Д. 78, Л. 26.

[39] Джагаров М. М.  Костры партизанские – Минск, 1970, с. 85.

[40] НАРБ, Ф. 1450, Оп. 4, Д. 174, Л. 79

[41] НАРБ, Ф. 1450, Оп. 4, Д. 174, Л. 79

[42] НАРБ, Ф. 1450, Оп. 4, Д. 167, Л. 264.

[43] Джагаров М.М.  Костры партизанские – Минск, 1970, с. 82.

[44] НАРБ, Ф.1450, Оп. 4, Д. 219, Л. 2.

[45] НАРБ, Ф. 1450, Оп. 4, Д. 175, Л.13.

[46] НАРБ, Ф. 1450, Оп. 4, Д. 167, Л. 266.

[47] НАРБ, Ф. 1450, Оп. 4, Д. 219, Л. 1 – 3.

[48] НАРБ, Ф. 1450, Оп. 4, Д. 167, Л. 266.