Глава 9. Конфликт Старика с Манковичем и
Дьяковым.
Покинувший Борисовскую зону отряд Романа Дьякова до
места назначения так и не дошел. У Западной Двины комиссар двигавшегося
навстречу в немецкий тыл отряда автоматчиков передал Дьякову распоряжение
руководителя оперативной группы Минского обкома в Прифронтовой зоне Климова: в
советский тыл не выходить, а возвращаться в Бегомльский район[1].
Возвращение не было триумфальным. Уходя вслед за
Кузиным в июле 1942 года за линию фронта, Дьяков с Манковичем оставили
оборудованные базы на хуторе Смолянка (чуть севернее Старины). В конце августа,
когда они вернулись назад, ситуация вокруг Палика кардинальным образом
изменилась. Левобережье Березины на стыке Бегомльского, Борисовского и
Холопеничского районов в основном контролировалась Стариком, бригада которого
заняла базы в Старине и Смолянке, а сам Василий Пыжиков на глазах превращался в
главное действующее лицо в регионе.
 |
| Степан Манкович (фото: 1418museum.ru) |
Трения, возникшие у него с Дьяковым и Манковичем в
июле, еще больше обострились. Обнаружив свою базу занятой, те вынуждены были
перебазироваться много севернее, на остров посреди Домжерицкого болота, в трех
километрах от деревни Кветча. Пробраться в их новый лагерь можно было только по
деревянным кладкам, спрятанным под водой[2]. Впрочем, дневки Дьяков с Манковичем старались
проводить в Кветче. Где их и посетил новый начальник штаба Старика Иван
Захарович Рябышев.
30 августа 1942 г. Старик отправил его в Кветчу –
чтобы установить, с какой целью прибыл отряд Романа в зону действия их бригады.
Это посещение могло показаться Манковичу с Дьяковым несколько унизительным и
завершилось скандалом. Как отметил в своем рапорте на имя Старика майор
Рябышев, командование отряда и прибывшие с ним командир группы автоматчиков
Мельников и комиссар Пантилеенко (те самые, которые повернули Дьякова от линии
фронта), а так же корреспондент Московской газеты Щеглаков прямо на улице д.
Кветча, «казуистическим тоном» начали обвинять Пыжикова и его штаб в присвоении
полномочий, в самовольном, без Постановления ЦК КП(б)Б формировании бригады
исключительно из идущих в тыл врага и насильно задерживаемых групп и отрядов.
Далее последовали обвинения в «отсиживании» бригады Старика в безопасных лесах
Палика и в мародерстве его партизан, отбиравших у крестьян последний скот и
«шаривших» по сундукам у колхозников. Происходило все это в присутствии
старосты деревни Кветча, что было недопустимо с точки зрения морального
воздействия на население. Рябышев, по его словам, в вежливой форме просил их в
присутствии хозяев дома и в присутствии старосты о таких вещах не говорить, а с
возможными случаями мародерства партизан их бригады предложил разобраться
особым порядком, для чего пригласил всех присутствующих командиров и комиссаров
посетить базу бригады, но те отказались[3].
 |
| Роман Дьяков (фото: 1418museum.ru) |
Позже встреча Старика с командованием отряда Романа
Дьякова, по всей видимости, все же состоялась. Об этом, в частности, пишет в
своем донесении в ЦК КП(б)Б (читай Пономаренко) парторг отряда Романа Чернов.
(По непонятной причине письмо подписано бывшим парторгом Чермюлевым, тогда как
достоверно известно, что уже в июне месяце «парторгом был избран … политрук Чернов»[4]).
По его свидетельству, встретившись со Стариком, Роман
Дьяков и Степан Манкович помимо распоряжения секретаря обкома Ивана Климова,
предъявили тому приказ № 20 от 20 августа 1942 года некоего подполковника
Посвенчука, «командира партизанского отряда глубокого тыла», как тот сам себя именовал.
Не вполне ясно, какое отношение имел подполковник Посвенчук к их отряду, однако
он отдает им распоряжение о возвращении в Бегомльский район и, одновременно,
наделяет Дьякова с Манковичем чрезвычайно широкими полномочиями на закрепленной
за ними территории.
Посвенчук приказывает им к 1 сентября создать единый
штаб Бегомльского партизанского отряда и объединить все партизанские группы
района в партизанскую бригаду.
Все уже существующие партизанские отряды и группы,
отказывающиеся от регистрации (вхождения в состав формируемой бригады),
Посвенчук приказывает партизанскими не считать, разоружать, а личный состав и
командование привлекать к ответственности[5].
На основании этого приказа Манкович с Дьяковым
потребовали от Старика отказаться от отрядов, которые ранее действовали в
Бегомльском районе, и передать их в распоряжение формируемой ими бригады.
Старик, естественно, отклонил это требование, так как не считал Посвенчука
уполномоченным отдавать такого рода приказания и, в свою очередь, предложил Дьякову
присоединиться к бригаде «Старик» и действовать совместно. Дьяков с Манковичем
позицию Старика сочли вредной, и «…с этого времени вместо плодотворной работы
против общего врага начались склоки и клеветническая брехня друг на друга. …
Вот уже месяц, как эти люди кричат друг на друга, пишут письма в ЦК и обком,
посылают посыльных, а толку от этого ни на грош»[6], – такими словами писал об этом конфликте парторг
отряда Романа Дьякова Чернов.
Честно говоря, не совсем понятно, какие отряды
требовали вернуть Манкович с Дьяковым, так как ни один из пяти отрядов бригады
«Старика» не был сформирован и не действовал в их зоне – если только не считать
того факта, что хутор Старина, на котором располагалась база бригады,
территориально относился к Бегомльскому району. В таком случае Старик должен
был отдать Дьякову всю свою бригаду, за исключением отряда Томашевича,
дислоцировавшегося несколько западнее, на территории Борисовского района.
Следует отметить, что в лесах Палика в середине 1942
года никто не знал подполковника Посвенчука. Позднее многие участники событий
будут признавать этот приказ сомнительным и вредным, а партийные функционеры,
накапливая компрометирующие материалы на Василия Семеновича Пыжикова, даже
припишут ему авторство над этим провокационным документом(!), что и найдет свое
отражение в соответствующей справке на Старика[7].
Старик, естественно, не писал этого приказа, он точно
подписан подполковником Посвенчуком[8]. Более того, Старик прекрасно понимал, что этот
приказ в руках Манковича и Дьякова был направлен в первую очередь против него.
В Письме на имя Пономаренко он обращает внимание на тот факт, что Посвенчук,
«…не имея … никаких полномочий партии и правительства…», поручил Дьякову
сформировать бригаду на территории Бегомльского района, что дало возможность
«…последнему долгое время [терроризировать] партизанские отряды и их
командование, желая подчинить их себе»[9].
Седения о происходящем, однако, в Московские штабы
поступали из разных источников и далеко не всегда эти сведения носили
объективный характер. Командир бригады имени Чапаева (Ушачский район) Владимир
Мельников в своем донесении от 3 сентября сообщал, что Пыжиков «…самовольно
назначил себя командиром бригады, требует подчинения всех отрядов»[10]. Из бригады «Разгром» (Червенский район) в БШПД также
поступает информация, основанная на достаточно вольной интерпретации известных
нам фактов. «Командир бригады «Старик» до августа месяца командовал … отрядом.
В августе месяце его отряд был рассеян, в отряде осталось около 20 человек. …
Командир партизанского отряда Дьяков взял отряд «Старика» под свою опеку и
вывел его из Борисовского района. После этого «Старик» объявил себя командиром
бригады и начал насильно присоединять к себе все отряды, проходящие мимо: отряд
«Большевик», отряды Томашевича и Потапенко»[11].
Как мы уже установили, на момент знакомства с
Пыжиковым Дьяков готовился к выходу за линию фронта, что вряд ли позволяло ему
взять отряд «Старика» под свою опеку. Что касается отряда Потапенко, то он, как
мы понимаем, представлял собой не что иное, как отряд «Старика».
Впрочем, на первых порах в конфликте с командованием
отряда Романа Дьякова Старик владел, вероятно, даже некоторой инициативой. В
начале сентября он посылает в Москву копию отчета Рябышева об инциденте в
Кветче и рапорт на имя Пономаренко, в котором называет поведение Манковича и
Дьякова игрой «в Наполеоны», а их июльский демарш с уходом за линию фронта –
дезертирством[12].
Спор за людей и за территорию, происходивший между
Пыжиковым и Манковичем с Дьяковым[13] в самом конце лета возник не на пустом месте. После
разгрома в Пупеличских лесах Старик, возможно, и не прочь был бы присоединиться
к Дьякову на приемлемых условиях – не засобирайся тот в тыл.
Сейчас соотношение сил, да и в целом ситуация в
Борисовской зоне коренным образом изменились. Похоже, у Старика к этому времени
уже окончательно созрела идея собрать под своим началом вообще всех партизан
Палика. С этой целью Василий Пыжиков, вероятно, и предпринял попытку привлечь
Дьякова и Манковича к сотрудничеству на своих условиях, посещение их лагеря
Рябышевым, скорее всего, говорит о попытке «прощупать» командование отряда
Романа на предмет возможного его присоединения к формируемой Стариком
структуре. Прозондировав почву и убедившись, что Дьяков с Манковичем заняты
приблизительно тем же – собирают под своим началом партизан Бегомльского района
– Пыжиков на некоторое время потерял интерес к отряду Романа Дьякова и начал
привлекать на свою сторону других, более перспективных с его точки зрения
партизанских командиров. Правда, в отличие от действовавших на основе
сомнительного приказа № 20 подполковника Посвенчука Романа Дьякова и Степана
Манковича, Старик не мог предъявить соответствующих полномочий ни от военных,
ни от партийных властей на «собирание» партизанских сил. Он действовал на свой
страх и риск – и, как это будет показано ниже, преуспел в этом.
Глава 10. Межрайком
Ежедневный партийный контроль над отрядами и бригадами
на местах должны были осуществлять подпольные партийные органы – подпольные
обком КП(б)Б и райкомы. Однако, базировавшемуся в Любанском районе Минскому
подпольному Обкому КП(б)Б руководить партизанами северной части Минской области
было затруднительно даже в силу географической отдаленности региона. Подпольные
же райкомы в области в середине 1942 года еще только предстояло создать. В силу
сказанного, охватить своим влиянием все партизанские формирования партийным
властям было невозможно. В этих условиях ЦК КП(б)Б принял решение о создании на
оккупированной территории подпольных межрайонных партийных комитетов – межрайкомов.
Это были не предусмотренные уставом партии промежуточные (между обкомом и
райкомами) партийные органы, которые должны были руководить деятельностью
партизан и подпольщиков в нескольких расположенных рядом районах[14].
11 августа 1942 года Минским (легальным, за линией
фронта) обкомом был создан Борисовский межрайонный партийный центр
(одновременно со Слуцким и Минским межрайонными партийными комитетами; разница
между центром и комитетами была незначительной[15], поэтому для простоты изложения мы позволим себе
иногда называть партийный центр межрайкомом).
Как сообщалось в докладной записке обкома в ЦК КП(б)Б,
Борисовский межрайпартцентр должен был развернуть партийно-политическую работу
по созданию прочного партийного подполья на территории Борисовского,
Бегомльского, Холопеничского, Крупского, Смолевичского, Логойского и
Плещеницкого районов.
Кроме того, перед межрайкомом в качестве основной ставилась задача активизации боевой деятельности партизанских отрядов. Для этого предполагалось передислоцировать отряды ближе к железнодорожным и шоссейным магистралям, ведущим к фронту. Декларировалось также, что деятельность межрайпартцентра должна быть направлена на развитие партизанского движения в Борисовской зоне – вплоть до вооруженного восстания трудящихся зоны[16].
 |
| П. А. Жукович |
Во главе межрайпартцентра был поставлен Павел
Антонович Жукович, уроженец Борисова, карьера которого была типичной для
руководителя среднего уровня довоенных лет: рабочий, затем мастер на
Борисовском стеклозаводе; образование – рабфак и Высшая школа профсоюзного
движения, что позволило продвинуться и по общественной линии, а с 1939 года он
занял должность заведующего отделом Чашницкого райкома КП(б)Б, с 1940 - 3-й, затем 1-й секретарь Куренецкого райкома КП(б)Б
Вилейской области. С началом войны находился на фронте, затем в распоряжении ЦК
КП(б)Б[17].
Членами Борисовского межрайпартцентра были
утверждены Смирнов и Василий Пыжиков[18].
С организацией подпольных партийных органов на
вверенной ему территории и с управлением ими Межрайком вполне мог справиться.
Сложнее было с руководством партизанским движением. Павел Антонович Жукович,
как и всякий партийный работник того времени, имел соответствующее звание в
системе политорганов РККА, а после введения единоначалия в Красной Армии ему
даже будет присвоено воинское звание подполковника. Однако, не менее очевидным
представляется и тот факт, что для непосредственного руководства боевой деятельностью
партизанских отрядов межрайкому требовалась помощь профессиональных военных.
Для этого при Борисовском межрайкоме был сформирован оперативный центр во главе
с полковником Абрамовым.
В состав оперативного центра было включено несколько
командиров и политработников, прошедших курс двухмесячной подготовки
организаторов партизанской войны в Барвихе. Первоначально ее готовили для
заброски в Смоленскую область в расположение оказавшихся в окружении частей
кавалерийского корпуса генерала Белова – с целью организации там партизанских
формирований. Однако, к моменту завершения обучения ситуация на этом участке
фронта изменилась и группу передали в распоряжение ЦК КП(б)Б[19].
В ее состав входили:
Полковник Абрамов – начальник Оперативного центра;
Старший политрук Семенов – комиссар;
Старший лейтенант Титков – начальник штаба;
Старший лейтенант Тихонов – начальник разведки;
Лейтенант Гоникман – начальник диверсионного отдела;
Старший политрук Лихтер и старший лейтенант Пустовит
придавались центру в качестве резерва на должности комиссара и командира
партизанской бригады Борисовской зоны[20] (которую предстояло создать).
Перед отправкой в тыл работников межрайкома (и, судя
по воспоминаниям Ивана Титкова, их группу) лично принимал Пономаренко. В
качестве одной из важнейших была поставлена задача разобраться с положением дел
в партизанском движении, взять партизанские отряды под свое руководство,
закрепив каждый партизанский отряд за конкретным районом[21].
Для защиты межрайкома и его Военно-оперативной группы
на марше и непосредственно в районе базирования (на озере Палик) был создан
партизанский отряд имени Кирова. Его сформировали из числа курсантов Особого
белорусского сбора. Еще в апреле 1942 года по решению ЦК КП(б)Б были образованы
специальные курсы по подготовке организаторов партизанского движения в
Белоруссии. Расположилась эта школа в 18 километрах от г. Мурома Владимирской
области, руководил сбором капитан Деревич. Программа обучения была рассчитана
на несколько недель и была утверждена Наркоматом обороны СССР. За время его
существования (до ноября 1942 года) через сбор прошло 2865 человек[22].
Школа готовила руководителей партизанских групп и
отрядов (командир, комиссар, начальник штаба), специалистов узкого профиля (в
основном подрывников и инструкторов минного дела). Остальным курсантам
прививались простейшие умения и навыки для ведения борьбы в тылу врага. Судя по
всему, эта подготовка включала в себя изучение трофейного оружия и боевые
стрельбы из различных его видов, главным образом, из автоматического (пулемет MG-34, пистолет-пулемет MP – 38, пистолет «Парабеллум»). Практиковались также
метание немецких ручных гранат и, в виде исключения – показательные стрельбы из
миномета[23].
Первый выпуск сбора состоялся в середине июня, то есть
обучение продлилось едва ли больше двух месяцев. Всего было подготовлено и
отправлено в немецкий тыл 12 партизанских отрядов, четыре из них было
отправлено в Минскую область, в том числе три – в Борисовскую зону. Отряд
«Гвардеец» (командир Синьков, комиссар Исаченко) должен был действовать в
Крупском районе, отряд «Смерть фашизму» (командир Сиваков, комиссар Панкевич) –
в Смолевичском районе и, наконец, отряд «Буря» (командир Ловарчук, комиссар
Мурашко) – в Борисовском.
Отряд имени Кирова несколько выделяется из этого ряда,
поскольку создавался для выполнения специфической задачи – для охраны
межрайонного партийного центра. Иван Титков полагает, что этот отряд был
сформирован из комсомольцев-спортсменов Кировской области[24] – отсюда, мол, и его название. Начальник штаба этого
отряда Василий Шарков в своих воспоминаниях уточняет, что отряд проходил
подготовку на Муромском сборе, а сам Шарков – в его офицерской роте[25].
В отряде
насчитывалось 48 бойцов, его командиром был назначен младший лейтенант Гамезо
Алексей Михайлович. Он родился в соседнем Березинским районе и, кроме того, до
войны учился в Борисовском русском педагогическом училище, так что можно даже
предполагать некоторое его знакомство с будущим местом дислокации отряда.
 |
| Алексей Гамезо (фото: Память народа) |
Комиссаром отряда был назначен Михаил Прохорович Петухов, а
начальником штаба стал Василий Антонович Шарков.
На примере отряда Старика мы видели, что продвижение
от линии фронта до Палика занимало в среднем около месяца. В нашем случае рейд
прошел ненамного быстрее. Из деревни Бор (в нашем тылу) вышли 10 сентября 1942
года, удачно преодолели линию фронта, добрались до бригады Дьячкова, совместно с
бригадой Шмырева все еще удерживавшей Витебские ворота (они будут окончательно
закрыты лишь 25-28 сентября 1942 г.). В бригаде Дьячкова взяли маршрут, и после
непродолжительного отдыха выступили в поход[27]. Почти сразу же возникли и проявились некоторые противоречия
между партийным руководством и военными участниками рейда. Павел Жукович в
своем дневнике сетует, что Военно-оперативная группа отделилась от партцентра,
а несколько заносчивое поведение командного состава в пути следования мешало
переходу[28].
При продвижении по тылам противника как обычно отряду
было запрещено вступать в стычки с противником. Однако без потерь добраться до
Палика, где должны были расположиться межрайком и Кировский отряд, не удалось и
в этом случае. В целом путь пролегал по маршруту, проделанному в июне месяце
отрядом Старика (через Полоцкий район) и Павлу Жуковичу предстояло
познакомиться с некоторыми «узкими» местами того рейда. Если железную дорогу
Витебск – Невель преодолели под прикрытием затеянной бригадой Дьячкова
перестрелки с противником, то переход железнодорожного полотна Полоцк – Витебск
20 сентября привел к столкновению разведки Кировского отряда с немецкими
патрулями и гибели одного из разведчиков[29]. Несколько следующих попыток пересечь эту магистраль
тоже не принесли успеха, так как на дороге происходило весьма интенсивное
движение эшелонов к линии фронта, и немцы усилили ее охрану, устраивая на
подходах многочисленные засады. При следующей попытке перейти дорогу в ночь на
23 сентября разведка отряда имени Кирова столкнулась с группой партизан,
сопровождавшей за линию фронта мобилизованную в Витебской области молодежь. В
ходе возникшей перестрелки потерь не было, однако переход был сорван. Пересечь
железную дорогу удалось лишь сутки спустя[30].
К этому времени у железной дороги собралось несколько
отрядов и групп, продвигавшихся тем же курсом, в том числе группы Балабуткина,
Купчени и Пасекова. Двое последних направлялись в Гомельскую область для работы
по партийной линии, а группа Балабуткина представляла собой не что иное, как
Минский межрайком и направлялась в Червенский район к месту своего
базирования.
По крайней мере, до Палика эти группы вполне могли продвигаться вместе с Жуковичем под охраной Кировского отряда. Однако, после
преодоления железной дороги Семен Балабуткин увел своих людей вперед и самостоятельно добрался до Борисовской зоны, намного опередив основные силы,
участвующие в этом рейде. По свидетельству лейтенанта Гоникмана, участника перехода
в составе военно-оперативной группы полковника Абрамова,
Балабуткин миновал базы «Старика» на Палике и расположил свою группу на дневку в деревне Мстиж. Его бойцы вели себя
чересчур беспечно, они разместились в деревне как дома,
даже пошли на деревенскую вечеринку без оружия.
Сам Балабуткин с командным составом ушел в штаб бригады «Старика». В это время в Мстиж нагрянули
немцы. В результате, уже согласно сообщениям
Пыжикова, группа была рассеяна, а радиостанция, шрифт для типографии и семь подвод взрывчатых веществ и боеприпасов брошены. В группе имелись убитые и раненые, а немцы учинили
расправу над местным населением — погибло почти все мужское
население деревни, а сама она была сожжена (в первый раз за время оккупации; вторично это произойдет в 1943 году). В бригаде «Старика» в связи с произошедшими событиями была
отпечатана листовка под названием «Новое кровавое злодеяние». Делая
естественный акцент на жутких особенностях произошедшего,
политработники Старика почти не сообщают о сопутствующих ей обстоятельствах и вовсе не упоминают о разгроме в Мстиже группы
Балабуткина: из контекста рассказанной ими истории
остается неясным, вела ли она бой, и, если вела, то каковы
были его результаты. В листовке сообщается лишь о результатах налета карателей на деревню: захватив всю молодежь, немцы заперли 50 юношей в сарай и подожгли его. Все они заживо сгорели. 40 человек мужчин загнали в окоп, расстреляли там, а затем раненых добивали гранатами. Женщин с детьми, старых и молодых, заперли в помещение сельмага и три дня держали там без хлеба и воды.[31]
Более информативным в этом отношении является рассказ Нины Бузо, проживавшей осенью 1942 года в сросшихся с Мстижом Волоках. 1 октября, в субботу, в деревне остановился Московский отряд десантников (речь, вероятнее всего, идет не о десантниках, а о сопровождавших Минский межрайком из-за линии фронта бойцах – своего рода аналоге отряда Алексея Гамезо). Их распределили по домам. Предполагалось, что «московские» партизаны покинут деревню вечером того же дня, но они задержалась вплоть до воскресенья. В середине дня 2 октября на Мстиж налетели каратели из Плещеницкого немецкого гарнизона. Завязался бой. Жестокая перестрелка длилась минут 10 – 15. Группа Балабуткина, как нам известно, была разгромлена, но людские потери были и у немцев — «…вскоре по улице на телегах везли убитых немцев», — пишет Бузо.
Позже каратели забрали всех мужчин от детей (13 лет) до стариков и увели за деревню. Там их держали до вечера. Часов в шесть вечера выгнали из домов всех женщин, сказали быть на улице около своих домов. Когда стало темнеть, всех
мужчин строем погнали в центр деревни. Из отряда «москвичей» были задержаны медсестра и один партизан, их расстреляли возле сельсовета.
Женщин и детей закрыли в здании магазина, мужчин — в конюшне, но в ней все не поместились, поэтому остальных заперли в старом здании сельсовета. В полночь конюшня вместе с людьми была подожжена. Запертых в сельсовете по одному выводили
в ледник и расстреливали, выстрелов не было слышно в сельсовете,
поэтому запертые там узники думали, что людей уводят на допрос, а не на расстрел.
Женщин в магазине держали без еды и воды три дня и тоже готовились поджечь. Однако, в среду в полдень неподалеку приземлился
самолет и прилетевший на нем из Плещениц высокий чин, судя по всему, отменил это решение, отдав карателям приказ
сняться и уходить. Дверь магазина была открыта
и узникам было сказано расходиться по домам.[32]
Эпизод расправы над Мстижем вошел также в книгу Алеся Адамовича, Янки Брыля и Владимира Колесника «Я из огненной деревни». Рассказанная ими история в целом совпадает со сведениями Нины Бузо[33].
Член Минского подпольного горкома Алексей Котиков в
объяснительной записке относительно своего ареста Минским СД и побега из города
сообщает, что 5 или 6 октября 1942 года его (вместе со связной «Дяди Коли»
Олей) вывозили в Мстиж для очной ставки с «пойманным во время боя командиром
бригады». С большой долей вероятности можно предполагать, что речь в данном
случае шла об одном из участников группы Балабуткина. Это подтверждается вполне
удовлетворительной датировкой событий (2 октября – налет карателей на деревню,
5 или 6 – очная ставка), а также неудачным (для Минского СД) ее результатом: ни
Котиков, ни схваченный партизанский командир не опознали друг друга[34] (и не могли опознать, если речь шла о недавно
прибывшем из-за линии фронта человеке).
Самого Балабуткина и остатки его группы проводники
Старика благополучно провели в Червенский район к месту их работы[35]. Трофим Радюк, уполномоченный Минского обкома,
отправленный осенью 1942 года с инспекторской проверкой в Борисовскую зону, в
своем первом отчете секретарю обкома Ивану Климову уточнил основную причину
этого разгрома (пьянство), понесенные группой потери (более 20 человек) и,
самое важное – сообщил, что Балабуткин потерял шифр, скрывал этот факт, благо,
что шифр был найден и уничтожен одним из местных партизанских отрядов[36] (Радюк не уточняет, каким именно; руководитель
Борисовского межрайкома Павел Жукович позже уточнит, что шифр нашли крестьяне и
передали его в отряд “Мститель” бригады Воронянского[37]).
Руководителем межрайонного партийного комитета Минской
области, как известно, стал “довоенный” член Минского обкома, создатель и
комиссар партизанского отряда “Разгром” Иван Сацункевич. В своих послевоенных
воспоминаниях, однако, он сообщает, что узнал о решении ЦК КП(б)Б образовать на
оккупированной территории сеть межрайкомов только в октябре 1942 года,
прибывший в Червенский район Семен Балабуткин, собственно говоря, об этом ему и
сообщил[38]. Учитывая, что решение о формировании Минского
межрайкома было принято в тот же день, что и решение о формимровании
Борисовского межрайпартцентра – 11 августа – представляется маловероятным,
чтобы Сацункевич не знал о своем назначении вплоть до прихода группы Балабуткина.
Индюков Яков Ульянович 28 августа получил от секретаря
Минского обкома Ивана Климова специальное задание пробраться в Червеньский
район, отыскать партизанский отряд «Разгром», и установить связь с его
комиссаром, довоенныым секретарем Минского обкома Сацункевичем. Добравшись до места, Индюков докладывал секретарю ЦК КП(б)Б П. Пономаренко, что 13 октября
встретился с Сацункевичем и передал ему решение ЦК КП(б)Б и Минского обкома о
том, что «… на днях к нему прибудет с группой Семен Балабуткин для организации Минского межрайкома»[39]
(выделено мной – Е. И.).
Буквальное прочтение высказывания Ивана Сацункевича и
докладной записки Якова Индюкова вынуждает нас предположить, что первоначально
во главе Минского межрайкома планировалось поставить Семена Лукьяновича Балабуткина, однако
после случившегося во Мстиже по его вине (или по его недосмотру) разгрома, это
решение было изменено. Секретарем Минского межрайкома был назначен Иван
Сацункевич, а Семен Балабуткин вошел в его состав рядовым членом. Расхождение в
датировке окончательного формирования состава межрайкома в официальных
источниках (3 октября) и у Индюкова (не ранее 13 октября) лишь на первый взгляд
противоречит предложенной нами интерпретации событий: неизбежная потеря времени
в связи с произошедшими во Мстиже событиями делает названные Индюковым сроки
даже несколько более вероятными, чем те, которые фигурируют в официальных
источниках.
Другая, «Борисовская», часть участников рейда
несколькими днями позже Балабуткина сумела добраться до Палика. Днем 24
сентября, сразу же после перехода железной дороги Полоцк – Витебск, была
форсирована Западная Двина, через которую переправились с помощью местных
партизан[40]. А в ночь на 30 сентября попала в засаду группа
Михаила Пасекова. Случилось это в деревне Жары, на границе Ушачского и
Лепельского районов. По мнению Жуковича, жители деревни, зная о засаде, не
предупредили высланную туда разведку об опасности, и группа была разгромлена,
ее потери составили 22 человека[41].
Сам Пасеков в этом бою был тяжело ранен (навылет в
грудь). Он говорит, кстати, о пяти погибших своих товарищах, притом, что в его
группе всего числилось 10 человек. Вероятнее всего, Павел Жукович под «группой
Пасекова» подразумевал несколько продвигавшихся под его руководством небольших
подразделений – такое их подчинение на время рейда опытному командиру было
обычным явлением.
 |
| М.А. Пасеков (фото: 1418museum.ru) |
После ранения и фактического разгрома группы Михаил
Пасеков получил от Пономаренко разрешение прервать продвижение в Жлобинский
район и оставаться в распоряжении Павла Жуковича. 20 октября он был назначен
секретарем только что созданного Холопеничского райкома и, одновременно,
комиссаром отряда «Старика» («За Родину») – вместо Кузьмы Потапенко,
возглавившего этот отряд после формирования бригады[42].
Глава 11. Создание дивизии.
Спустя некоторое время, однако, ЦШПД (а потом и БШПД) де факто был уже
готов отступить от собственного правила и наделить Старика в этом отношении
некоторой привилегией. 20 сентября 1942 года заместитель Петра Калинина по БШПД
и, одновременно, руководитель Северо-Западной оперативной группы ЦК КП(б)Б
Григорий Эйдинов положил на стол Пономаренко более подробную информацию о
созданной Стариком на Палике бригаде: пять отрядов, более четырехсот человек
личного состава – это уже сила, с которой нужно было считаться. На просьбу
Старика сбросить самолетом на посадочную площадку хутора Старина боеприпасов и
вооружения (50 автоматов, 250 гранат, 60 тысяч винтовочных патронов, полтонны
взрывчатки и др.) Пантелеймон Пономаренко налагает достаточно доброжелательную
резолюцию: «Старик – это Пыжиков, ушел с отрядом в июле отсюда к Минску. Теперь
дошел и действует. Надо помочь через Белорусский штаб. 21.9.42.»[44].
Впрочем, на создании бригады Старик не остановился.
Еще в процессе ее формирования он готовит почву для дальнейшей концентрации
партизанских сил под своим началом. Вот что по этому поводу говорится в Справке
на Пыжикова, составленной уже весной 1943 года для ЦК КП(б)Б: Старик и после
организации бригады не прекращает сводить вокруг себя еще большее количество
отрядов. В результате в конце сентября 1942 года Василий Семенович Пыжиков
«…объявляет себя командиром партизанской дивизии, а комиссаром называет тов.
Бывалого[45]».
Старик, тем не менее, приводит вполне удовлетворительные
основания для объединения нескольких партизанских бригад под своим руководством.
К середине 1942 года многим командирам и комиссарам партизанских отрядов стало
ясно, что для борьбы со значительно укрепившимся на оккупированной территории
противником стало уже недоставать сил, оружия и боеприпасов партизанских
бригад. «Нужна более крупная, лучше вооруженная, хорошо организованная и
руководимая более опытными командирами и политработниками партизанская единица»[46], писал в этой связи 1 января 1943 года Старик
Секретарю ЦК ВКП(б) тов. Сталину (копия – Пономаренко; письмо подписано также и
Борисом Бывалым).
Контакты Старика с командирами обитающих вокруг Палика
партизанских отрядов и бригад продолжались весь август и сентябрь. Закономерным
итогом этих контактов стало еще одно совещание, проведенное Пыжиковым не
позднее 25 сентября 1942 года. На нем присутствовали наиболее авторитетные
командиры и комиссары, круг которых ограничивался командованием партизанских
бригад «Старика», «Дяди Коли», и «Дяди Васи». Некоторые источники сообщают, что
давние оппоненты Пыжикова – Роман Дьяков и Степан Манкович также приглашались к
участию, но, по понятным причинам, отказались[47].
Перед присутствующими выступил Старик и поставил
вопрос об объединении всех наличных сил региона под единым руководством. Его предложение приняли «единодушно» и, таким образом, было положено начало
формированию партизанской дивизии имени Чапаева. В дивизию были сведены три
базировавшихся в окрестностях Палика бригады: «Дяди Коли», «Дяди Васи» и «Старика». Василию
Пыжикову было поручено создать штаб дивизии – «для координации и усиления
боевых действий»[48]. Признавая, что по численности и вооружению она была
еще далека от регулярной дивизии РККА, Старик полагал, что у этого формирования
были большие перспективы. Так, уже на организационном собрании присутствующие
на нем командиры распределили между бригадами районы боевых действий,
определили формы и средства усиления борьбы, договорились о создании основных,
дополнительных и скрытных баз на зимний период, о заготовках продовольствия, о
распределении оружия, боеприпасов, взрывчатки и других ресурсов между входящими
в состав дивизии бригадами[49].
Принято считать, что форму этого объединения,
копирующую структуру стрелковой дивизии РККА с единым командованием и общими
тыловыми службами, тоже предложил Пыжиков, ему, собственно, будут ставить в
вину и это. Правда, Роман Мачульский, ссылаясь на состоявшуюся у него в 1943
году беседу с командиром бригады «Дядя Коля» Петром Лопатиным, утверждает, что
такую форму организации партизанского соединения приняли по совету «некоторых
военных товарищей», впрочем, не называя их по фамилиям[50].
О принятых на совещании решениях Старик по рации штаба
Калининского фронта радиограммой от 26 сентября 1942 года сообщил в Москву,
Пономаренко. Так как ответа на эту радиограмму с запретом или одобрением не
последовало, Старик счел вопрос решенным и, не мешкая, приступил формированию
дивизии имени Чапаева[51]. (Правда, в командование Дивизией он вступио еще 25 сентября 1942 года[52]). Ее комиссаром, как мы уже упоминали, стал Борис
Бывалый, на должность начальника штаба дивизии Старик забрал у Воронянского
майора Якова Чумакова – в числе прочих преимуществ перед другими возможными
кандидатами у него было одно неоспоримое – он три предвоенных года учился в
Академии им. Фрунзе (заочно – по месту службы в Смоленске)[53].
Чумаков Яков Власович родился в 1903 году в Смоленской губернии. В 1914 году окончил 3 класса сельской школы, в 1925 году был мобилизован в РККА, через год отучился в полковой школе и дорос до старшины роты, а затем кавалерийского эскадрона. С 1929 по 1931 г. – курсант нормальной кавалерийской школы, в 1934-1935 гг. – слушатель Курсов усовершенствования командного состава (КУКС), до начала войны служил командиром эскадрона, а затем – занимал должность командира 73–го Отдельного разведывательного батальона (ОРБ) 64-й стрелковой дивизии, расквартированного в районе Заславля под Минском[54]. Российский исследователь Дмитрий Егоров в своей книге приводит весьма любопытный эпизод из боевой деятельности подчиненного Чумакову разведбата. В первые дни войны, 25 июня майор Чумаков силами двух рот (мотострелковой и танковой – 3 бронеавтомобиля БА-20 и 5 танкеток) проводил разведку в направлении Радошковичи — Красное — Молодечно.
В ходе операции он обнаружил и разгромил колонну
оперативной группы штаба 39-го моторизованного корпуса вермахта. Среди
захваченных документов оказалась карта с нанесенным на нее планом первой фазы
наступательной операции группы армий фельдмаршала фон Бока. Спустя несколько
дней эта карта буквально перевернула все представления руководства СССР о
планах германского командования. Именно она стала одним из важнейших звеньев в
цепи доводов, которые позволили маршалу Б. М. Шапошникову убедить Сталина в том,
что главный удар нанесен немцами в Белоруссии, а не на юге страны[55].
Впрочем, на судьбе Якова Чумакова этот эпизод никак не
отразился. Наград за героический поступок он не получил, в августе 1941 года
был назначен начальником второй части (разведка) 149-й стрелковой дивизии 43-й
армии, сформированной 31 июля 1941 г. в Кировске. В ноябре месяце 1941 года
дивизия держала оборону в районе Климова завода в Смоленской области (ныне –
Калужская область РФ). 15 ноября Чумаков был тяжело ранен и попал в плен. Из
лагеря, расположенного в Минске, бежал в декабре 1941 года, до февраля 1942
года скрывался в городе[56]. Вероятно, в это же время он познакомился с
уполномоченным Минского подпольного горкома Анатолием Соколовым, с которым по
поручению Военного Совета партизанского движения (по поручению Рогова) пытался
вывести из города в район Старого Села Заславльского района группу минских рабочих
из 30 человек (для создания партизанского отряда). Группа, как мы уже
упоминали, была разгромлена и неделю спустя Чумаков с Соколовым вернулись в
город без людей. Позднее некоторые участники тех событий поставят в вину этот
факт Соколову и Чумакову, хотя для предъявления конкретных обвинений им явно не
будет доставать фактов[57]. Спустя несколько дней (23 февраля 1942 года) Рогов
отправил Чумакова (в составе группы Соколова) в партизанский отряд «Мститель».
Воронянский вначале назначил его командиром роты, а затем и начальником
отрядной разведки – в соответствии с его армейской специализацией[58].
В связи со своим переходом на должность комдива,
Владимиров предложил Николаю Покровскому возглавить бригаду «Старик», даже
выходил с соответствующим рапортом на Пономаренко[59], однако Покровский, как нам известно, находился уже в
Москве, он вернется на Палик лишь к весне 1943 года. В результате исполнять
обязанности комбрига стал начальник штаба бригады майор Рябышев[60]. Должности комиссара бригады и начальника штаба
(после ухода в штаб дивизии Бориса Бывалого и перемещения на должность комбрига
Ивана Рябышева) некоторое время оставались вакантными, а с октября месяца
исполнять эти обязанности стали Ефим Яковлевич Лихтер (пришел на Палик в
составе оперативной группы полковника Абрамова) и Николай Алексеевич Курочкин
(бежал из плена), соответственно[61].
[1] НАРБ, Ф, 1450, Оп. 4, Д. 167, Л.266
[2] Титков И.Ф. Бригада “Железняк” – Минск, 1982, с. 81.
[3] НАРБ, Ф. 1450 Оп.4 Д. 219, Л. 13-14.
[4] НАРБ, Ф. 4п, Оп. 33а, Д. 301, Л. 37.
[5] НАРБ, Ф. 4п, Оп. 33а, Д. 301, Л. 25.
[6] НАРБ, Ф. 4п, Оп. 33а, Д. 301, Л. 37
[7] НАРБ, Ф. 4п, Оп. 33а, Д. 301, Л. 154
[8] НАРБ, Ф. 4п, Оп. 33а, Д. 301, Л. 25
[9] НАРБ, Ф. 4п, Оп. 33а, Д. 301, Л. 60
[10] Белорусский штаб партизанского движения.
Сентябрь – декабрь 1942 года. Документы и материалы – Минск, 2017, с. 148.
[11]
Белорусский штаб партизанского движения.
Сентябрь – декабрь 1942 года. Документы и материалы – Минск, 2017, с. 148.
[12] НАРБ, Ф. 1450 Оп.4 Д. 219, Л. 12
[13] НАРБ, Ф. 4п, Оп. 33а, Д. 301, Л. 2
[14] Сацункевич И.Л. Временем продиктовано // Партийное подполье в
Белоруссии. 1941 – 1944. Страницы воспоминаний. Минская область и Минск –
Минск, 1984, с. 269.
[15] Доморад К.И. Партийное подполье и партизанское движение в Минской
области. 1941-1944. Минск, 1992, с. 49.
[16] НАРБ, Ф. 4п, оп. 33а, Д 69, Л. 60.
[17] Высшее партизанское командование
Белоруссии. 1941 – 1944: Справочник – Минск, 2009, с. 110 – 111.
[18] НАРБ, Ф. 4п, оп. 33а,
Д 69, Л. 60.
[19] Титков И.Ф. Бригада «Железняк» – Минск, 1982, с. 46
[20] НАРБ, Ф. 4п, оп. 33а,
Д 69, Л. 60.
[21] Титков И.Ф. Бригада «Железняк» – Минск, 1982, с. 55.
[22] Беларусь у Вялікай Айчыннай вайне 1941 – 1945.
Энцыклапедыя – Мінск, 1990, стар.46
[23] НАРБ, Ф.1324, Оп. 1, Д. 2, Л.18.
[24] Титков И.Ф. Бригада «Железняк». – Минск, 1982, с. 55
[25] Шарков
В.А. У берегов Палика. – Минск, 1985, стр. 8.
[26] НАРБ, Ф. 1450. Оп. 8, Д.48, Л.95, 96
[27] НАРБ, Ф. 1450, Оп. 4, Д. 219, Л.37
[28] НАРБ, Ф. 4П, оп.33а, Д.269, Л. 2
[29] Шарков
В.А. У берегов Палика. – Минск, 1969, стр. 14 – 16
[30] НАРБ, Ф. 4П, оп.33а, Д.269, Л. 2 (оборотная сторона).
[31] НАРБ, Ф. 4п, оп. 33а, Д 185, Л. 349
[32] Бузо
Нина, связная партизанского отряда «Решительные». О времени и о себе. /Нина
Бузо// Беларус-МТЗ обозрение от 4.03.2010 ([Электронный ресурс] Режим доступа:
http://www.belarus-mtz.by/o-vremeni-i-o-sebe.html. Дата доступа 26.02.2018)
[33] Адамовіч Алесь, Брыль Янка, Калеснік Уладзімір. Я з вогненнай вёскі. –
Мінск, 1975, стар. 294 – 300.
[34] НАРБ, Ф. 4п, оп. 33а, Д 185, с. 338
[35] НАРБ, Ф. 1450 Оп.4 Д. 219, Л. 21
[36] НАРБ, Ф. 4п, Оп. 33а, Д. 301, Л. 45
[37] НАРБ, Ф. 4П, оп.33а, Д.269, Л. 3
[38] Сацункевич И.Л. Временем продиктовано // Партийное подполье в
Белоруссии. 1941 – 1944. Страницы воспоминаний. Минская область и Минск – Минск, 1984, с. 269.
[39] НАРБ, Ф. 4п, оп. 33а, Д. 69, Л. 134 – 134 (оборотная сторона).
[40] Титков И.Ф. Бригада Железняк, с. 68
[41] НАРБ, Ф. 4П, оп.33а, Д. 269, Л. 2 (оборотная
сторона).
[42] НАРБ, Ф. 4П, оп.33а, Д. 507, Л.45
[43] НАРБ, Ф. 4п, Оп. 33а, Д. 301, Л. 2.
[44] НАРБ, Ф. 4п, Оп. 33а, Д. 301, Л. 2 – 3.
[45] НАРБ, Ф. 4п, Оп. 33а, Д. 301, Л. 157.
[46] НАРБ, Ф. 4п, Оп. 33а, Д. 301, Л. 132.
[47] НАРБ, Ф. 4п, Оп. 33а, Д. 301, Л. 167.
[48] НАРБ, Ф. 1450 Оп.4 Д. 219, Л. 21.
[49] НАРБ, Ф. 4п, Оп. 33а, Д. 301, Л. 132.
[50] Мачульский Р. Н. Вечный огонь. Партизанские записки. – Минск, 1978, с. 245.
[51] НАРБ, Ф. 4п, Оп. 33а, Д. 301, Л. 132.
[52] НАРБ, Ф. 1405 Оп 1 Д. 955, Л. 26.
[53] НАРБ, Ф.1450, Оп. 8, Д.270, Л. 66.
[54] НАРБ, Ф.1450, Оп. 8, Д.270, Л. 66.
[55] Егоров
Д.Н. Июнь 1941-го. Разгром Западного фронта. – Москва, 2008, с. 520
-521.
[56] НАРБ, Ф.1450, Оп. 8, Д.270, Л. 66 – 67.
[57] НАРБ, Ф.1450, Оп. 4, Д. 168, Л.26.
[58] НАРБ, Ф.1450, Оп. 8, Д.270, Л. 67.
[59] НАРБ, Ф. 1450 Оп.4 Д. 219, Л. 16.
[60] НАРБ, Ф. 1405 Оп 1 Д. 955, Л. 26.
[61] Партизанские формирования Белоруссии в годы
Великой Отечественной войны (1941 – 1944 гг.). – Минск, 1983, с. 462 – 463.
Комментариев нет:
Отправить комментарий