Глава 14. «Смерть фашизму».
Еще 24 августа к Старику с Большой земли прибыли
радисты с радиостанцией[1], однако ее мощности недоставало для поддержания
устойчивой двухсторонней связи с Москвой. В этих условиях «одергивать» Старика
партизанским штабам приходилось опосредованно, рассылая ему шифровки через
радиостанции, которые были расположены ближе к линии фронта.
Первая «запретительная» радиограмма Старику была
отправлена 4 октября 1942 года через державшего связь с его бригадой
представителя ЦШПД на Калининском фронте. В ней Пономаренко категорически
запретил ему сводить отряды и бригады в дивизию[2]. Как мы уже знаем, Пыжиков пренебрег этим
распоряжением. 30 октября, на этот раз
через радиостанцию Градова (Ваупшасова) начальник ЦШПД вторично потребовал от
Старика «…немедленно предоставить отрядам полную самостоятельность действий.
Полномочия на объединение отрядов Вам не предоставляем»[3]. Это требование Москвы было проигнорировано Стариком
точно так же, как и первое. К этому
времени, правда, Борисовский межрайком успел некоторым образом сориентироваться
в обстановке – Жуковичу стала очевидной позиция московского руководства
относительно сформированной партизанской дивизии. Как мы уже установили, ранее Старик
убедил Павла Жуковича подтвердить ее создание решением межрайкома, что
поставило последнего в весьма двусмысленное положение: выполнить посыпавшиеся
из Москвы требования о роспуске дивизии теперь можно было, только отменив
постановление партийного центра, то есть свое собственное решение. Позже
Жукович признает допущенную оплошность, 12 апреля 1943 года он напишет
Пономаренко: «…не ознакомившись с положением дел в зоне, не проверив боевые
дела дивизии, [мы] вынесли решение (допустили ошибку), поверив на словах
Пыжикову (Протокол №2 от 8.10.42)»[4]. На исправление допущенного промаха, однако,
потребовалось немало времени.
Наступившее затишье Старик сполна использовал для
укрепления формируемой дивизии. И, следует отметить, в этом направлении он
действовал весьма настойчиво. Ни один из
базировавшихся в Борисовской зоне отрядов и ни одна из проходивших через ее
территорию диверсионно-разведывательных групп не избежали его внимания. Это
вызывало крайнее раздражение в Московских штабах, поскольку Старик нередко
присоединял к отрядам своей дивизии диверсионные группы, идущие из-за линии
фронта для выполнения конкретных боевых задач в различных регионах Белоруссии.
Так, например, 15 октября 1942 года к отряду «За Родину» была присоединена
посланная Белорусским штабом партизанского движения в западные области
диверсионная группа в составе 11 человек[5].
А в начале ноября месяца на Палик прибыл связной из
действовавшего в Смолевичском районе отряда «Смерть фашизму». Этот отряд был
сформирован на Муромском сборе капитана Деревича и в ночь на 7 июля вместе с
идущими одним маршрутом отрядами «Гвардеец» и «Буря» в районе Усвят был
переправлен фронтовыми разведчиками через линию фронта. При переходе через
железнодорожную дорогу Витебск – Ленинград отряды были обстреляны из засады, в
результате чего вынуждены были бросить обоз (взяли только выпряженных из
повозок лошадей)[6]. Это, надо полагать, пагубно сказалось на дальнейшей
судьбе этих отрядов.
В особенно трудном положении оказался отряд «Смерть
фашизму». К Домжерицким болотам отряд вышел в двадцатых числах июля, но ему
предстояло продвинуться еще дальше в юго-западном направлении – в Смолевичский
район. На подходе к местам базирования отряд оказался в зоне проведения немцами
операции против местных партизан. Дислоцировавшийся на границе с Борисовским
районом отряд Евгения Егорова (будущий отряд №2 в бригаде «Дяди Коли»)
несколько раз был атакован немцами, которые 28, 29 и 31 июля обстреливали его
лагерь из артиллерии и стрелкового оружия[7]. Отряд
вынужден был покинуть свою базу и маневрировать в лесах. Отступавший через эти
места отряд «Белорусь» Николая Покровского в конце июля также был атакован
противником. В конечном итоге в начале августа эти отряды были «выдавлены» в
Борисовский район, к Палику. Получилось так, что командование отряда «Смерть
фашизму» (командир Павел Сиваков, комиссар Игнатий Панкевич и начальник штаба Андрей
Кисляков) привело свой отряд в эту местность в разгар боев. Как напишет плтом в
своих послевоенных воспоминаниях парторг отряда (на тот момент) Иван Дедюля,
немцы методически прочесывали один квартал леса за другим, неумолимо
приближаясь к месту их расположения. Заняв круговую оборону, отряд дождался
наступления ночи и, не приняв боя, сумел прорваться в Смолевичский район,
пробежав за пять часов около 30 километров. Командир отряда Сиваков при этом,
по словам Дедюли, проявил психологическую неподготовленность к сложным
ситуациям, что сильно озадачило его бойцов[8].
К месту своей дислокации (неподалеку от деревень Сухой
Остров и Бабий Лес) отряд прибыл лишь к 25 августа[9]. К этому моменту он оказался в очень сложном
положении. Как сообщалось в составленной помощником начальника второго (информационно-разведывательного)
отдела БШПД капитаном Коссым сводке о вооружении белорусских партизан, в отряде
практически полностью вышли боеприпасы, на 39 винтовок насчитывался всего 161
патрон и вовсе не было гранат, мин и взрывчатки[10]. Это не позволяло проводить даже хозяйственные
операции и вынуждало бойцов голодать и страдать от болезней в лесу. Как доносили
в БШПД Петру Калинину из действовавшей неподалеку партизанской бригады
«Разгром», в отряде «Смерть фашизму» отсутствовала дисциплина, командование не
справлялось с ситуацией. Много бойцов дезертировало, оставшиеся заявляли о
готовности перейти в любой другой отряд, как только появится такая возможность.
До ноября месяца отряд не провел ни одной боевой операции. Однажды неподалеку
от лагеря Сивакова противник обстрелял разведку из бригады Разгром. Отряд «Смерть
фашизму» в панике бежал с места расположения, бросив остатки тола и противотанковые
ружья[11].
Командир отряда
Сиваков не видел иного выхода, кроме немедленной посылки связного за линию
фронта для доклада о положении дел и получения указаний, а также для
организации помощи по воздуху из Центра. В противном случае отряду грозила
ликвидация и рассредоточение личного состава по другим, более сильным отрядам.
Пробираться за линию фронта выпало Ивану Дедюле, на
тот момент рядовому бойцу и парторгу отряда. В первых числах ноября, взяв
пистолет с имевшимися к нему четырьмя патронами и карту, он отправился на
Большую землю.
К линии фронта,
однако, Дедюля не пошел. По совету секретаря соседнего Плещеницкого подпольного
райкома И. И. Ясиновича он обратился за помощью на Палик – в межрайком.
Ясинович же показал ему и дорогу на хутор Старина[12]. Здесь его
внимательно выслушали и, судя по всему, дальнейшие события разворачивались уже
под контролем Старика.
9 ноября Павел Жукович провел заседание партийного
центра. Выступивший на нем с информацией член межрайкома Владимиров представил
дело таким образом (нужно полагать, основываясь на предоставленных Иваном
Дедюлей фактах), что отряд сидит в лесах и бездействует, а командир отряда
Сиваков и комиссар Панкевич «…не принимают мер к изжитию недостатков, а сами
стали на путь мародерства и пьянства, потеряли авторитет» среди бойцов и
командиров. Исходя из сказанного, Жукович снял их с должностей, а отряд
подчинил бригаде «Старика»[13].
Для реализации решения партийного центра комдив
Владимиров в скором времени выехал в Смолевичский район. Первоначально это
поручалось Борису Бывалому, но, вероятно, Старик посчитал, что затеянное дело
потребует его личного присутствия. 11 ноября в 12 часов дня под охраной
выделенного отрядом «Белорусь» взвода[14] он покинул базу на хуторе Старина. Эта командировка
Старика вызвала много толков в Борисовской зоне, впоследствии некоторые
«следователи» будут расценивать ее как попытку отсрочить решение о роспуске
дивизии: Пыжиков, мол, «умышленно ушел … и умышленно не являлся в бригаду[15]». Подобная интерпретация событий, однако, является,
на наш взгляд, чересчур вольной. Отсутствовать на Палике Старик будет ровно
месяц, но это того стоило: в противном случае присоединение отряда «Смерть
фашизму» к бригаде могло и не состояться.
На следующий день после того, как Старик покинул
Палик, 12 ноября 1942 года, в партийный центр прибыл секретарь Смолевичского
райкома Довгаленок, который опроверг выдвинутые в адрес Сивакова и Панкевича
обвинения и попросил межрайком оставить командование отряда на своих местах.
Жукович отправил Довгаленка обратно с запиской для Старика, в которой
рекомендовал тому приостановить (до завершения проверки) решение о снятии с
постов командования отряда.
Однако это решение запоздало. В день прибытия в отряд
Владимиров вызвал Сивакова и Панкевича, обезоружил их и направил в распоряжение
партийного центра. Командиром отряда он назначил заранее подготовленного и
приведенного с собой из бригады «Старика» лейтенанта Тарунова – тогда как на
заседании межрайкома было принято решение в случае необходимости подобрать
командира на месте из числа проявивших себя командиров взводов. Комиссаром
отряда был назначен Иван Дедюля. После прибытия Довгаленка с запиской от
Жуковича Владимиров отказался отменять свое решение[16].
В конечном результате это решение Старика окажется
знаковым. Вообще, следует отметить, что его кадровые назначения во многих
случаях были достаточно сильными. Под руководством Тарунова отряд «Смерть
фашизму» встал на ноги, окреп и получил известную долю славы, в некоторой мере
даже неоднозначной, как это будет показано ниже.
Василий Федорович Тарунов родился в 1914 году в
деревне Старинки Горьковской области, коммунист, бывший рабочий-сталевар, с
1937 года служил в армии. Перед войной был командиром саперного взвода 128
стрелкового полка, дислоцировавшегося на территории Белоруссии. В июле 1941
года был ранен, попал в плен, бежал из лагеря под Могилевом, с 10 июня 1942
года – в отряде «Белорусь», на следующий же день после зачисления назначен
Покровским командиром 1-го взвода. Незадолго до вхождения в состав бригады
«Старика» Николай Покровский назначил Тарунова командиром диверсионной группы и
представил его к награде – ордену Красного Знамени[17] (в Московских штабах, как это часто бывало, уровень
награды немного понизили – 13 ноября Тарунов получил орден Красной звезды[18] и стал первым орденоносцем в отряде «Смерть фашизму»[19]).
Вскоре после инцидента инструктор Минского обкома
Белисов проверял факты на Сивакова и Панкевича – и не нашел им подтверждения.
13 декабря межрайком своим Постановлением № 15 признал, что материалы, поданные
в партийный центр на командира и комиссара отряда «Смерть фашизму», обвиняющие
их в пьянстве, мародерстве, отсутствии дисциплины в отряде, и послужившие
основанием для снятия их с работы, были сфабрикованы группой лиц для
компрометации командования. Владимиров без должной проверки на основании этих
фактов снял с работы Сивакова и Панкевича[20].
Многочисленные уполномоченные и проверяющие,
зачастившие к концу осени на Палик, увидели в проведенных в отряде «Смерть
фашизму» переменах провокацию, затеянную Стариком с единственной целью –
присоединить отряд к своей бригаде.
Так, специально прибывшие в Борисовскую зону уже в
марте 1943 года для проверки поступавших на Старика сигналов уполномоченные
Белорусского штаба партизанского движения Ключинский и Киселев сделали вывод,
что Старик оклеветал руководство отряда «Смерть фашизму», обвинив его в низкой
боевой активности, отсиживании и в
отсутствии дисциплины в отряде и «… отдал приказ о снятии командира, комиссара
и начальника штаба с работы, а вместо них на эти должности назначил своих
людей, подчинив, таким образом, отряд себе»[21].
Трофим Радюк, заворготделом Минского обкома (прибыл на
Палик в ноябре 1942 года в качестве представителя БШПД), в отчете на имя
Пономаренко утверждает, что «…Пыжиков, пользуясь тем, что … давно работает в
тылу и является членом партийного комитета, представил клеветнические материалы
и добился снятия с работы командира партизанского отряда «Смерть фашизму» т.
Сивакова и комиссара т. Панкевича и подчинил отряд своей бригаде[22]».
Павел Жукович также возлагает на Старика
ответственность за случившееся, утверждая, что тот, будучи членом межрайкома,
«…представил материалы [на Сивакова и Панкевича] и добился их снятия… и
подчинения отряда бригаде «Старик»[23]. Себя Руководитель партийного центра не посчитал
причастным к этому решению.
Вернуть ситуацию в прежнее русло было весьма непросто.
По крайне мере, Павлу Жуковичу этого сделать не удалось. Старик запретил
допускать кого бы то ни было (из прежнего руководства) в отряд «Смерть фашизму»
без его ведома. Межрайком в этой ситуации решил оставить все на своих местах, некоторое
время Сиваков и Панкевич находились при партийном центре без должностей, а
позднее Жукович предоставил им работу в другой бригаде[24].
Сторонники Старика, естественно, присоединение отряда
«Смерть фашизму» к его бригаде истолковывали в ином свете – как меру
вынужденную и необходимую, к тому же осуществленную с санкции межрайкома. По словам самого Пыжикова, в отряде «Смерть
фашизму» к ноябрю месяцу очень серьезно осложнилась обстановка, поэтому решением
межрайонного партийного центра отряд был включен в состав бригады «Старик», а
смена его руководства объяснялась как необходимая мера по укреплению отряда
командными кадрами[25].
Иван Прохорович Дедюля в своих воспоминаниях
умалчивает о мотивации Владимирова, но утверждает, что присоединение их отряда
к бригаде «Старика» на деле было спасительным. Из полуразвалившегося к тому
времени отряда (80 вооруженных и около 30 безоружных партизан) Старик
сформировал две роты. Первую, из числа не утративших боеспособности людей во
главе с Иваном Деминым, оставил действовать в Смолевичском районе. Вторую роту,
скомплектованную, по словам Дедюли из оставшихся двух взводов и невооруженной
группы из числа местной молодежи, Старик отправил на Паликовские острова для
военной подготовки и строительства запасной базы отряда и стационарного
госпиталя. На старом месте был оборудован добротный лагерь с землянками, кухней
и баней – по образцу и подобию баз «Старика» на хуторе Старина[26].
Из Смолевичского района Старик выехал к Николаю
Дербану, чья бригада имени Щорса стояла на границе Червенского и Борисовского
районов. Эта поездка привела к конфликту Старика уже с руководством Минской
партизанской зоны и с главой Минского межрайкома Иваном Сацункевичем. Дело в
том, что Николай Дербан не ограничился претензиями на входившую ранее в его
отряд группу Дроздовского (отряд «Победа»). После своего возвращения с Палика
Дербан начал усиленно «вербовать» действовавшие в Червенском районе отряды в свою
бригаду – среди них Сацункевич называет отряды «Искра» и «Коммунист» из бригады
«Разгром»[27].
Этому предшествовали следующие обстоятельства. В мае
1942 года из состава отряда «Разгром», комиссаром которого до октября месяца
являлся Сацункевич, была выделена инициативная группа из 18 человек для
создания нового отряда. Во главе группы был поставлен Василий Деруго. В июне
1942 года отряд Деруги был зарегистрирован в Москве Ваупшасовым и получил от него
название «Коммунист»; к середине лета отряд насчитывал в своем составе 150
человек. Во всех подобных случаях априори подразумевалось, что вновь созданное
подразделение должно оставаться в подчинении командования «материнского»
отряда, выделившего инициативную группу, в том числе и в целях последующего
возможного объединения с ним в составе партизанской бригады.
Деруго нарушил такой справедливый, в общем-то, принцип
взаимоотношений со штабом отряда «Разгром» и в июле месяце вышел из его
подчинения, запил, начал поощрять мародерство и разлагать дисциплину. В октябре
месяце Минский межрайком (во главе его стоял, как мы помним, Сацункевич) на
базе отряда «Разгром» сформировал одноименную бригаду, в состав которой был
включен и отряд «Коммунист», при этом межрайком рекомендовал Деруге устранить
недостатки в дисциплине и активизировать боевую деятельность, однако тот
продолжил пьянствовать, мародерствовать и расстреливать ни в чем не повинных
людей. Командир бригады «Разгром» Павел Тимофеевич Клевакин 21 декабря 1942
года снял Деругу с должности, но тот не подчинился приказу и в ночь на 22
декабря в пьяном виде поднял бойцов по тревоге, бросил штаб и все отрядные
документы и увел отряд в расположение бригады имени Щорса. Николай Дербан
принял его и сразу назначил своим заместителем. Так выглядит конфликт в
изложении Ивана Сацункевича[28].
В бригаде Дербана, естественно, ситуацию преподносили
несколько иначе – во-первых, слияние произошло по «…желанию бойцов и командиров
отряда «Коммунист», зашедших с ходатайством о включении отряда в состав бригады
[имени Щорса]», во-вторых, датируется это событие 20-м декабря 1942 года[29]. Получается, что Павел Деруга был снят Клевакиным с
должности не до, а после его перехода к Дербану – если только комбриг
«Разгрома» не фальсифицировал дату приказа, издав его «задним числом». Впрочем,
Иван Сацункевич не подтверждает такой вероятности: «Как теперь стало известно,
тов. Дербан включил отряд «Коммунист» в состав своей бригады еще до совещания,
т.е. с 20 декабря[30]», – сообщает он в письме Павлу Жуковичу (копия –
секретарю ЦК КП(б)Б тов. Пономаренко и члену Минского обкома тов. Климову).
Не изъявившие желания войти в состав бригады имени
Щорса комиссар отряда (на момент описываемых событий – заместитель командира по
политической части) старший политрук Базылевич, начальник штаба капитан
Короткий и уполномоченный особого отдела политрук Качан от занимаемых
должностей были освобождены, и исключены из списков бригады[31]. Все они вернулись в бригаду «Разгром» к Клевакину.
Сацункевич обратился в Борисовский межрайпартцентр с
просьбой оказать содействие и вернуть отряд Деруги в Минскую зону. Павел
Жукович, естественно, предложил Дербану вывести отряд «Коммунист» из состава
бригады, но тот категорически отказался.
Напрямую обвинить Старика в незаконном присоединении
отряда Деруги было невозможно, формально оно состоялось уже после
расформирования дивизии и, следовательно, после приобретения самостоятельности
Николаем Дербаном. В этой связи Сацункевич упрекает Старика в потворстве своему
выдвиженцу Дербану, который приютил у себя отряд «Коммунист».
Впрочем, и без заступничества Пыжикова Дербан смог
удержать отряд у себя даже после того, как его бригада в начале 1943 года вошла
в подчинение Минскому межрайкому. Василий Деруго прослужит под началом Дербана
более года, а в марте 1944 даже сменит его на посту комбрига[32].
Глава 15. Расформирование дивизии.
Строго говоря, шансов сохранить дивизию у Старика не
было. С созданием 30 мая 1942 года Центрального, а вслед за ним республиканских
и областных штабов партизанского движения партийные органы (как учредители
штабов) начали сосредотачивать в своих руках руководство партизанским движением
– оттесняя на задний план военных и представителей спецслужб[33]. Глава разведывательно-диверсионной работы в тылу
врага по линии госбезопасности первых военных лет Павел Судоплатов в своих
воспоминаниях показывает, что уже с лета 1942 года начался процесс передачи
партизанским штабам созданных их ведомством отрядов – за исключением разведывательно-диверсионных
групп специального назначения и резидентуры в немецком тылу – в соответствии с
принятой в НКВД директивой от 13 июля[34].
Военные продержались несколько дольше, однако попытки
назначенного 6 сентября 1942 года на должность Главнокомандующего партизанским
движением при Ставке ГКО маршала Ворошилова «военизировать» партизанское
движение не имели успеха[35]. Начальник ЦШПД Пантелеймон Пономаренко увидел в
предложениях маршала угрозу своему положению. В развернувшемся соперничестве он
одержал верх над Ворошиловым и 19 ноября должность Главнокомандующего была
упразднена[36].
Закономерным итогом завершившегося кризиса стало
объединение всех действующих в партизанских зонах бригад и отрядов не в
дивизии, корпуса или армии (как предлагали военные), а в так называемые
партизанские соединения, во главе которых в большинстве случаев стояли секретари
подпольных партийных комитетов (обкомов и межрайкомов)[37]. Отметим, что Борисовский межрайком еще 25 ноября
1942 года постановил «…высшей формой партизанского формирования считать бригаду
с подчинением [всех бригад] партийному центру Борисовской зоны»[38].
И хотя окончательно такая система на Палике оформится
только к середине 1943 года, когда Роман Мачульский возглавит партизанское
соединение Борисовской зоны в качестве представителя БШПД и, одновременно, в
качестве секретаря Минского обкома, Старику, с его претензией на общее
руководство партизанскими силами в регионе в этой системе не было места уже
осенью 1942 года.
В конце осени
1942 года в ЦК КП(б)Б и в партизанских штабах (читай – у Пономаренко) было
принято окончательное решение о расформировании дивизии и дальнейшие события на
Палике разворачивались в соответствии с этим решением.
14 ноября Пономаренко посылает Старику очередную
шифровку. Рация в дивизии все еще не работала, поэтому эта радиограмма была направлена
через Жуковича: «Я дважды уже предлагал Вам прекратить создание всяких дивизий.
Линия, занятая Вами на создание дивизий, может принести только вред делу и
представляет собой погоню за внешним эффектом. Бригады сводить в дивизии
категорически запрещаю»[39]. В отсутствии Старика шифровка была передана
замещавшему его комиссару дивизии (заместителю командира по политчасти)
Бывалому. Тот, однако, заявил Жуковичу, что указания Пономаренко – это еще не
указание всей партии и отказался распускать дивизию. Обоснование Бывалым своего
поступка вызвало бурю возмущения у присутствовавших при этом работников межрайкома:
в радиограмме, мол, указано дивизии не создавать, тогда как она уже создана[40]. Прибывший незадолго до этого на Палик Трофим Радюк
напомнил, что обком еще раньше запретил Пыжикову формирование дивизии, на что
Бывалый отвечал: «Обком – это еще не партия»[41].
Нельзя сказать, что межрайком не пытался исполнить
полученные из Москвы установки. Однако его усилия в этом направлении на первых
порах сводились к давлению на командование дивизии – с тем, чтобы оно
добровольно выполнило требования Пономаренко и приступило к расформированию
дивизии. Кульминацией противостояния, вероятно, следует считать события,
произошедшие сразу же после описанного выше спора Бориса Бывалого с партийным
руководством Борисовской зоны. В тот же день, 14 ноября 1942 г. Петр Лопатин представил
в межрайком на утверждение план нападения на Зембинский гарнизон и обратился к
партийному центру за поддержкой, попросив в усиление один отряд из бригады
«Старика». Как утверждает Радюк, Лопатин просил в помощь не любое
подразделение, а знакомый ему еще с лета отряд Анатолия Томашевича «За
Отечество». В его составе было много местных жителей, не только хорошо знавших
расположение улиц в Зембине, но имевших много знакомых среди тамошних
полицейских и их семей. Лопатин полагал, что эта особенность могла иметь
значение в ходе ночного налета на гарнизон противника.
Жукович дал свое согласие на передислокацию отряда «За
Отечество» на правобережье Березины, однако Борис Бывалый отменил это
распоряжение и отослал Томашевича в Холопеничский район на проведение
хозяйственных заготовок[42]. Павел Жукович и Трофим Радюк, естественно, обвинили Бывалого
в попытке срыва Зембинской операции, однако, как нам представляется, у того в описанном
выше эпизоде была иная и достаточно очевидная мотивация для вывода отряда Томашевича
подальше от глаз партийного начальства.
Дело в том, что еще 3 ноября кобриг Лопатин обращался к полковнику Абрамову с ходатайством
о переводе в свою бригаду отряда «За Отечество», переданного в августе 1942
года «…временно в помощь бригаде “Старика”»[43]. К указанному рапорту Лопатин прилагал выписку из приказа
№2 от 12 августа 1942 года[44] (день создания бригад «Дяди Коли» и «Старика»), в
которой речь шла о временном выделении отряда Томашевича в состав бригады
«Старик».
В дивизии оспаривали законность подобных претензий,
имея в виду, что отряд Томашевича никогда не входил в состав бригады «Дяди Коли»,
если только не принимать во внимание распоряжение
Ивана Кузина, переподчинившего Лопатину в июле 1942 года группы, отказавшиеся
выходить с ним в Советский тыл – об этом, в частности, говорит в своей книге
воспоминаний Михаил Джагаров[45]. В виду сказанного, Борис Бывалый вполне мог расценивать
запрос Петра Лопатина на участие отряда Томашевича в Зембинской операции как
попытку вывода его из подчинения бригады «Старика».
Дальнейшие события вышли из-под контроля их основных
участников. Анатолий Томашевич протестовал против распоряжения Бывалого и
пожаловался на него Жуковичу. Партцентр отменил приказ штаба дивизии и все же
отправил отряд «За Отечество» к Дяде Коле. Прибыв к Лопатину, Томашевич ушел в
штаб бригады с докладом и за необходимыми указаниями от комбрига. В этот момент
старший политрук Василий Петриченко (комиссар отряда, прибыл в бригаду Рябышева
из плена вместе с капитаном Курочкиным) увел его обратно в лагерь Старика[46].
Как раз в этот период на Палике дискутировался вопрос
о единоначалии в партизанском движении. После того как Главнокомандующий
партизанскими силами маршал Ворошилов распространил действие Указа Президиума
Верховного Совета СССР (от 9 октября 1942 г. – об упразднении института
комиссаров) на партизанские формирования[47], в дивизии Старика очень болезненно реагировали на
вмешательство партийных органов в дела бригад и отрядов. 14 октября комдив
Владимиров издал приказ, требовавший «…работу партаппарата и взаимоотношения
между командирами и политработниками строить в соответствии с Указом Президиума
ВС СССР и указаниями, данными мною и моим заместителем по политической части
батальонным комиссаром тов. Бывалым[48]».
В этих условиях исходящие из партийного центра
указания в штабах Старика воспринимались весьма неоднозначно. Никто не
оспаривал притязаний партийного комитета на политическое руководство движением
– например, определение целей и задач партизанской борьбы, ведение пропаганды и
агитации и т.п. Попытки Жуковича «руководить» входящими в дивизию бригадами и
отрядами у Старика пресекались тотчас же. Так, например, 9 ноября межрайком
своим решением снял с должности командира бригады «Старик» майора Рябышева – за
«отсиживание» бригады в лесу и замену боевой работы хозяйственными операциями[49]. Бывалый, естественно, отменил это решение и
восстановил Рябышева в должности[50].
В эпизоде со
срывом Зембинской операции действия межрайкома в дивизии также сочли прямым
вторжением в компетенцию командования дивизии, а отданные через голову Бывалого
распоряжения незаконными.
На Палике в связи с провалом Зембинской операции разразился
очередной скандал. Для «расследования» случившегося 25 ноября 1942 года Павел
Жукович созвал заседание партийного центра. В произошедшем межрайком обвинил
командование дивизии, за что исполнявшему обязанности комбрига Борису Бывалому
вынес выговор, а Василия Петриченко сместил с должности[51]. Бывалый, вместо того, чтобы подчиниться, отстранил
от должности Томашевича и даже издал приказ о его расстреле. Узнав об этом,
Томашевич увел отряд из расположения лагерей[52].
Такую интерпретацию произошедшего предложил Павел
Жукович в своем Донесении на имя Пономаренко. Такого же мнения придерживались и
многие другие участники событий, по разным причинам выступавшие против Старика
и команды его сторонников. Начальник военного отдела межрайкома Николай
Коваленко полагал, что Томашевич «забрал … отряд и ушел действовать самостоятельно»
после отстранения от должности[53]. Трофим Радюк
указывает, что, приобретя независимость от Старика, Томашевич тем самым смог
избежать ареста[54].
Другие документы, однако, свидетельствуют о некоторой
односторонности, если не сказать предвзятости в истолковании инцидента в
приведенных выше источниках.
Во-первых, приказа о расстреле Томашевича в дивизии не
издавали – позднее это подтвердил и сам Жукович, сделав в своем дневнике запись
о том, что командира отряда «За Отечество» в бригаде «Старика» «…сняли с работы
и пустили слух о его расстреле[55]».
Во-вторых, приказ об освобождении Томашевича от
командования отрядом был издан в штабе дивизии еще 22 ноября 1942 года, за три
дня до проведенного Жуковичем заседания партийного центра. При этом Томашевичу
инкриминировались вовсе не Зембинские события (его неподчинение приказу
Бывалого), а последовавшая вслед за ними попытка увести отряд без ведома
командования и унести оружие[56] – иначе говоря, речь шла о самовольном выходе отряда
из состава бригады.
Если это так и мы не ошиблись в восстановлении
хронологической последовательности событий, то этот демарш Анатолия Томашевича
предшествовал его смещению с должности, то есть явился причиной отстранения, а
не его следствием. Слухи о готовящемся в бригаде аресте Томашевича[57], надо полагать, явились лишь реакцией ее командования
на проявленный «сепаратизм» последнего.
О причинах, реально подвигнувших Томашевича к уходу от
Старика, можно только догадываться. Назначенный было майором Рябышевым на его
место лейтенант Гоникман[58] в беседе во втором отделе БШПД с капитаном Коссым
рассказывал: «Ко времени моего ухода [22 декабря – за линию фронта] … Томашевич
со своим отрядом ушел от Старика, он сказал, что я сидеть без дела не могу, я
сам белорус, и мы должны защищать Белоруссию, а не сидеть … действует отряд
самостоятельно. … Дислоцируется в 5 км. от местечка Мстиж»[59].
Окончательный разрыв Томашевича с бригадой «Старика»
произошел 26 ноября 1942 года. В этот день, вернувшись с частью бойцов с
задания, Томашевич взял остатки своего отряда и ушел в Уборки[60] – это уже на правобережье Березины, неподалеку от
мест базирования отрядов «Дяди Коли».
Произошедший инцидент до предела обострил ситуацию на
Палике. Одновременно с рассмотрением вопроса о причинах срыва Зембинской
операции, в тот же день (25 ноября 1942 года) межрайком принял постановление о
роспуске дивизии: отметив, что создание дивизии путем подчинения ее штабу уже
существующих бригад и отрядов не дает эффекта, партийный центр отменил свое
решение от 8 октября и «реорганизовал» ее (судя по контексту, под
реорганизацией подразумевалось расформирование дивизии). Ее командование
(командир т. Владимиров, комиссар (не заместитель по политчасти (!)) т.
Бывалый, начальник штаба т. Чумаков и начальник особого отдела т. Брановицкий) отзывалось
в распоряжение партийного центра, туда же передавалось и все имущество дивизии.
На этом же заседании было принято решение высшей
формой партизанского формирования считать бригаду с подчинением ее Межрайонному
партийному центру Борисовской зоны[61].
Как и следовало ожидать, Борис Бывалый категорически
отказался выполнять постановление межрайкома и на следующий же день (26 ноября)
созвал «широкое совещание командно-политического состава отрядов и бригад,
входящих в состав дивизии». На нем указание партцентра о ее роспуске было
признано антипартийным, все его решения в этом отношении были отменены, а
хождение подчиненных в межрайком (напомним, партийный комитет располагался на
хуторе Старина, фактически на базах Старика) категорически запрещено[62]. Вокруг лагеря были выставлены караулы, несшим
караульную службу бойцам было приказано не выпускать работников партийного
центра из лагеря. Когда созданная Жуковичем комиссия по приему дел дивизии
попыталась 28 ноября приступить к выполнению своих обязанностей, Бывалый и
Чумаков ее в расположение штаба не допустили[63]. Дивизия, таким образом, фактически вышла из
подчинения межрайпартцентра.
Жукович в этих условиях обращается за помощью к
Москве. 1 декабря он сообщает Пономаренко о решении партийного центра
Борисовской зоны расформировать штаб дивизии «как излишнюю надстройку» и просит
того срочно подтвердить это решение. Что начальник ЦШПД без проволочек и делает
(Резолюция Пономаренко на радиограмме Жуковича состоит из одного слова:
«Утверждается»)[64].
Мгновенная реакция Москвы, однако, конфликта не
погасила. 6 декабря Жукович вновь
радирует в ЦШПД: «…комиссар дивизии Бывалый, начальник штаба Чумаков
организовали вокруг себя группу политсостава, вынесли решение, что роспуск
дивизии – это антипартийные действия центра, все решения центра отменить и
выйти из подчинения центра. Прошу Вашего указания, как поступить с дивизией и
лицами, противопоставившими себя против партийного центра. Старик ушел в
Смолевичи и умышленно не является. Жукович». Реакция Пономаренко на ситуацию
становится все более раздражительной: «т. Калинину, т. Эйдинову. Это все
действия Старика и немецкого гестапо. Надо послать туда ответственного
представителя ЦК и штаба»[65].
Помимо Бывалого и Чумакова, в упомянутую группу
входило практически все руководство бригады «Старик» – исполнявшие обязанности
командира бригады, его комиссара и начальника штаба Иван Рябышев, Ефим Лихтер и
Николай Курочкин, а также редактор бригадной газеты Василий Бочаров. На
требования Жуковича о безусловном исполнении распоряжения Пономаренко о
роспуске дивизии эта группа устами Рябышева заявила: «…для нас Пономаренко не
партия, и он нам не руководитель, а мы подчиняемся лишь т. Ворошилову»[66]. (С 6 сентября по 19 ноября 1942 года Ворошилов
занимал пост Главнокомандующего партизанскими силами[67]; возможно, Бывалый, Рябышев и другие «оппозиционеры»
видели в деятельности Ворошилова реальный рычаг давления военных профессионалов
на партийное руководство партизанским движением). «Какое дело ЦК [компартии]
Белоруссии вмешиваться в партизанское движение? Продали немцам Белоруссию, а
теперь хотят нами руководить…»[68] – эти слова майора Рябышева как нельзя лучше объясняют
точку зрения «военной партии» на развитие партизанского движения.
Батальонный комиссар Бывалый, как заместитель
командира дивизии в своем выступлении «…не только не осудил такую позицию
Рябышева, … а наоборот, еще больше и глубже развел антисоветскую и антипартийную
демагогию … Бывалый заявил, что решение ЦК КП(б)Б и Минского обкома – это не
решение партии. Мы военные и будем делать по-военному, без всякого
вмешательства [и давления] на военных…»[69].
По свидетельству находившихся в бригаде «Старика»
инструкторов ЦК ВЛКСМ Барановой и Крицкой группа Бывалого на совещании 29
ноября даже приняла решение арестовать Борисовский партийный центр во главе с
Жуковичем и отправить его членов за линию фронта. Оно не было выполнено лишь в
связи с отсутствием в это время командира дивизии – Владимирова[70].
Упоминает об этом и Трофим Радюк, правда, он не столь
категоричен в описании этого эпизода. В докладной записке на имя Пономаренко он
лишь сообщает, что один из участников группы Бывалого – Рябышева, лейтенант Заляндаев,
заявил: «дайте мне разрешение, я сейчас же арестую и свяжу этих самозванцев
(имел в виду межрайпартком)»[71].
Приказа на арест или иного официального решения по
этому поводу все же не последовало и мятеж не состоялся.
12 декабря, наконец, вернулся из командировки Старик.
Как пишет в своем дневнике Павел Жукович, в тот же день он пришел в партцентр и
«…предъявил требование: на каком основании и кто имел право ликвидировать
дивизию?». Ему разъяснили, что на этот счет есть указание т. Пономаренко, ознакомили
с имеющимися документами и решениями[72]. После ознакомления с документами Старик, похоже,
сорвался и «устроил истерику». Он «…разъяренно начал кричать, что Пономаренко
не в курсе дела, как в гражданскую войну создавалась дивизия Чапаева, 1-я
Конная армия и никаких решений ЦК на этот счет не требовалось. Это вы, жулики и
авантюристы, стремитесь развалить все, что мною здесь создано»[73]. Павел Жукович даже утверждает, что в гневе Старик «…
разъяренно выхватывал парабеллум»[74].
За спиной у Павла Жуковича, однако, была очень сильная
поддержка. В этот же день Пономаренко отправил в Межрайком очередную
радиограмму: «Передайте Старику, Бывалому и другим товарищам с дивизии
следующее указание … Вторично подтверждается запрещение создавать дивизию и
соответствующие органы управления дивизии. Дивизия скует силы, без необходимых
средств управления и связи будет малоподвижной и трудно управляемой. Кроме
того, снабжение отрядов, объединенных в дивизию, представляет трудности и
неизбежные трения с местным населением. Сейчас, в зиму, более целесообразно
рассредоточиваться на более маневренные отряды и активно действовать отрядами»[75].
13 декабря 1942 на хуторе Старина было проведено очередное
заседание межрайпартцентра. Помимо его членов (Жукович, Пыжиков и Смирнов) на совещании
присутствовали находящиеся в Борисовской зоне уполномоченный ЦК и БШПД Трофим
Радюк и инструктор Минского обкома Белисов. Уже в начале заседания Старик
заявил, что он не будет выполнять телеграфное указание т. Пономаренко о
роспуске дивизии до тех пор, пока не получит по этому поводу решения ЦК КП(б)Б,
куда он посылал подробную докладную; решение партийного центра о
расформировании дивизии он также посчитал недействительным, поскольку оно
принималось всего двумя его членами (по утверждению самого Пыжиков – это личный
сговор двух членов центра[76]). «Мне в центре нет чего делать», – сказал он и
демонстративно ушел с заседания[77].
На следующий день, 14 декабря Старик созвал свое
совещание командно-политического состава дивизии; на нем еще раз было
подтверждено несогласие с решением ЦК и межрайкома о роспуске дивизии. Старик
призвал всех бойцов и командиров выполнять приказы и распоряжения штаба дивизии
и угрожал расправой тем, кто посмеет не выполнять приказа дивизии[78].
Не отставал от Старика в своих действиях и Жукович. 16
декабря он проводит еще одно заседание партийного центра, на котором Пыжикову
было предложено безоговорочно выполнить директиву ЦК о роспуске штаба дивизии.
Возможно, Старик устал от борьбы – он все еще держит удар, но сопротивление его
ослабевает: «…мне эти директивы не понятны. Я послал обстоятельную докладную т.
Пономаренко. Если будет после этого специальное решение, тогда я распущу
дивизию», – заявил он Межрайкому и опять демонстративно ушел с заседания.
В отсутствии Старика межрайком постановил считать штаб
дивизии распущенным и обязал всех командиров и комиссаров, входивших в состав
дивизии подразделений, беспрекословно выполнить приказ ЦШПД и ЦК КП(б)Б и выйти
из подчинения ее штаба.
Сам Старик за непартийный поступок, выразившийся в
невыполнении решений ЦК и демонстративный уход с заседания, был выведен из
состава межрайонного партийного центра Борисовской зоны. Помимо прочего, Павел
Жукович поставил ему в вину противопоставление себя партийному центру и,
одновременно, объявление партийного центра антипартийным[79]. Уполномоченный ЦК КП(б)Б Трофим Радюк,
предполагавший после завершения работы в бригадах «Дяди Коли» и «Старика»
перебраться на юг – к Сацункевичу и Балабуткину[80], вынужден был задержаться на Палике вплоть до июля
1943 года, так как его ввели в состав межрайонного партийного центра вместо
попавшего в опалу Пыжикова[81].
Таким образом, хотя и со второй попытки (первая была
предпринята 25 ноября, Постановление № 10) межрайонный партийный центр
Борисовской зоны справился со Стариком. Накануне решающего заседания межрайкома,
15 декабря 1942 года Павел Жукович провел длительную беседу с командиром
бригады «Народные мстители» («Дядя Вася») майором Воронянским. Беседа, по
словам Жуковича, была внушительной. После ее завершения Василий Трофимович
Воронянский отдал приказ о выходе своей бригады из состава дивизии[82]. Это заявление во многом предопределило исход
противостояния – до сих пор Дядя Вася неизменно поддерживал Старика. Бригада
имени Щорса была «отсечена» от Палика магистралями Минск – Москва, вследствие
чего Николай Дербан с запозданием мог реагировать на происходящее – после
решения Воронянского особого резона для поддержки идей Старика он уже,
вероятно, не видел.
19 декабря 1942 года красная партизанская дивизия
имени Чапаева прекратила свое существование. В этот день Владимиров (Старик)
подписал последний приказ по дивизии: «Во исполнение … приказа (имеется в виду
процитированная выше радиограмма Пономаренко от 14 декабря) сформированную
[2]5.09.1942г. на основе единодушного и добровольного объединения 3-х бригад
дивизию расформировать впредь до получения новых указаний от правительственных
органов и главного командования партизанского движения.
Бригадам «Старик» (командир Рябышев), дядя Вася
(Воронянский), Щорс, входившим в состав дивизии им. Чапаева, действовать
самостоятельно в своих районах[83]».
С этого же дня штаб дивизии считался расформированным.
Командование дивизии вопреки первоначальному замыслу Жуковича отозвать его
членов в распоряжение межрайкома (Постановление партийного центра № 10 от
25.11.1942 г.) в полном составе ушло в бригаду «Старик»: Владимиров
естественным образом вернулся на должность комбрига, а Борис Бывалый – его
заместителя по политчасти. Яков Чумаков не стал возвращаться к Воронянскому в
бригаду «Дяди Васи», а остался у Старика начальником штаба бригады[84].
Прежнее руководство бригады оказалось не у дел. Старик
предложил бывшему командованию должности, но, естественно, с понижением.
Некоторых такое положение дел, вероятно, вполне устраивало. Ефим Лихтер,
например, лишившись места заместителя командира бригады по политчасти, получил
аналогичную должность в отряде «За Отечество», затем был комиссаром в отряде
имени Кутузова бригады «Смерть фашизму» и погиб на Палике в июньской блокаде 1944
года.[85]
Майор Рябышев и капитан Курочкин, лишившись постов
командира и начальника штаба бригады, промаявшись несколько дней в бригаде без
дела в скором времени ушли за линию фронта.
По сообщению работника особого отдела бригады «Старик»
Якова Кондыбы, составленному им в апреле 1943 года в Белорусском штабе
партизанского движения, Курочкин еще в конце ноября сформировал в бригаде (с
санкции Рябышева и Старика, разумеется) «инициативную группу» из 15 человек для
организации партизанского отряда имени Пархоменко. С этим отрядом он должен был
выйти за линию фронта для пополнения боеприпасами и вооружением, а также для
получения указаний от штабов партизанского движения и ЦК, после чего его группа
должна была вернуться в бригаду[86].
В первых числах декабря капитан Курочкин (отряд имени
Пархоменко) вышел с Палика. Движение проходило в условиях повального пьянства
командного состава (а вместе с Курочкиным шел, кстати, и бывший комиссар отряда
Томашевича старший политрук Василий Петриченко). Не дойдя даже до Двины, Курочкин
лишился всех лошадей из своего обоза, обменяв их в деревнях Ушачского и
Ветринского районов на самогон[87].
На правобережье Западной Двины, уже в расположении
бригады Мельникова Курочкин задержался, так как проходы через линию фронта
оказались закрытыми – Витебские ворота немцы ликвидировали еще в сентябре
месяце.
Здесь же его догнал и майор Рябышев, которого после
отставки с должности комбрига Старик отправил в Советский тыл с донесением в ЦК
и БШПД. На Большой земле их ждала неопределенность и, по свидетельствам
очевидцев, в бригаде Мельникова Рябышев с Курочкиным пустились во все тяжкие.
Они целыми днями пьянствовали, подчиненные им партизаны и они сами
«переженились» на местных девушках. Мельников, видя, что пришедшие ведут
разгульный образ жизни и разлагают его бригаду, дважды разоружал Рябышева и
хотел отправить группы обратно в бригаду «Старика»[88], но в скором времени все же появилась возможность
переправить их через линию фронта и тот поспешил ею воспользоваться. Иван
Рябышев с небольшой группой охраны из 7 – 8 человек ушел на восток.
Капитан Курочкин отстал от Рябышева. Притворившись
больным, он «… ушел путешествовать по деревням». Как сообщает руководитель межрайонного
комсомольского центра Борисовкой зоны Ефим Гуля, капитану Курочкину было
поручено вывести за линию фронта группу еврейского населения из 30 человек.
Курочкин бросил ее на полпути, разрешив остаться с отрядом лишь четверым – они
заплатили за эту возможность золотыми часами, которые тот, впрочем, тоже в
скором времени пропил. Пытавшихся идти вслед за отрядом остальных участников
этого перехода отпугнули оружием. Дальнейшая судьба этих людей не известна.
Спустя некоторое время один из местных партизанских
отрядов (отряд Жарова) вел переговоры с Курочкины на предмет присоединения его
группы к своему формированию, однако, познакомившись с ним поближе, Жаров передумал
и отправил того обратно в бригаду «Старика».
По прибытию на Палик Курочкин остановился в деревне
Хоново, где продолжил пьянствовать и грабить местное население[89]. Позднее его «подберет» выросшая из отряда имени
Кирова одноименная партизанская бригада, с 29 мая 1943 года капитан Курочкин
будет числиться в ней даже заместителем командира одного из отрядов[90].
Майор Рябышев успешно перешел линию фронта, и
некоторое время находился в деревне Хворостьево, в которой белорусские
партизаны проходили первоначальную проверку при выходе из немецких тылов. Здесь
Иван Захарович написал автобиографию (датирована 21 февраля 1943 года) и в
скором времени был вызван в Москву в распоряжение Белорусского штаба
партизанского движения[91]. Помимо бесед в оперативном и информационном отделах
штаба 28 февраля он написал дополнение к автобиографии – в ней более подробно
было освещено его пребывание в оккупированном Минске осенью 1941 года –
получение от подпольщиков паспорта на чужое имя, устройство на работу через
биржу труда в строительную контору и проживание в бараках студенческого
университетского городка[92] – по всей вероятности, у проверяющих возникли вопросы
к бывшему комбригу «Старика».
[1] НАРБ, Ф. 1450, Оп. 4. Д. 219, Л.8 .
[2] НАРБ, Ф. 4п, Оп. 33а, Д. 301, Л. 8.
[3] НАРБ, Ф. 4п, Оп. 33а, Д. 301, Л.9.
[4] НАРБ, Ф. 4П, оп.33а, Д.270, Л. 79.
[5] НАРБ, Ф. 1405, Оп. 1, Д. 1143, Л.6.
[6] НАРБ, Ф. 1450, Оп. 4, Д. 169, Л. 37.
[7] НАРБ, Ф. 1405, Оп. 1, Д. 755, Л.4.
[8] Дедюля И. П. Партизанский фронт. Воспоминания комиссара партизанской
бригады «Смерть фашизму». – Москва, 1975. с.
57 - 59.
[9] НАРБ, Ф. 1450, Оп. 4, Д. 210, Л. 6.
[10] НАРБ, Ф. 4П, Оп. 33 , Д.642, Л. 113.
[11] Белорусский штаб партизанского движения. Сентябрь
– декабрь 1942 года. Документы и материалы. – Минск, 2017, с.149.
[12] Дедюля И. П. Партизанский фронт. Воспоминания комиссара партизанской бригады «Смерть
фашизму». – Москва, 1975. с. 70 – 72.
[13] НАРБ, Ф. 4п, Оп. 33а, Д. 268, Л. 10.
[14] НАРБ, Ф.
1450, Оп. 4. Д. 187, Л.61 .
[15] НАРБ, Ф. 4п, Оп. 33а, Д. 301, Л. 158.
[16] НАРБ, Ф. 4П, оп.33а, Д.270, Л. 83.
[17] НАРБ, Ф. 1405, Оп. 1, Д. 662, Л.55.
[18] НАРБ, Ф. 1450, Оп. 5, Д.261, Л.13.
[19] Дедюля
И. П. Партизанский фронт. Воспоминания комиссара партизанской бригады
«Смерть фашизму» – Москва, 1975. с. 75
[20] НАРБ, Ф. 4п, Оп. 33а, Д. 268, Л. 23.
[21] НАРБ, Ф. 4п, Оп. 33а, Д. 301, Л. 167.
[22] НАРБ, Ф. 4п, Оп. 33а, Д. 301, Л. 117.
[23] НАРБ, Ф. 4П, оп.33а, Д.270, Л. 83.
[24] НАРБ, Ф. 4П, оп.33а, Д.270, Л. 83.
[25] НАРБ, Ф. 4п, Оп. 33а, Д. 301, Л. 142.
[26] Дедюля
И. П. Партизанский фронт. Воспоминания комиссара партизанской бригады
«Смерть фашизму» – Москва, 1975. с. 77
[27] НАРБ, Ф. 4П, оп.33а, Д.270, Л. 27.
[28] НАРБ, Ф. 1450, Оп. 2, Д. 933, Л.68.
[29] НАРБ, Ф. 4П, оп.33а, Д.270, Л. 109.
[30] НАРБ, Ф. 4П, оп.33а, Д.270, Л. 27.
[31] НАРБ, Ф. 4П, оп.33а, Д.270, Л. 109.
[32] Памяць.
Гісторыка-дакументальныя хронікі гарадоў і раёнаў Беларусі. Чэрвеньскі раён. – Мінск, 2000, стар. 232.
[33] Боярский В.И.
Партизаны и армия. История утерянных возможностей. – Минск – Москва, 2001, с.
84 - 86
[34] Судоплатов П.А. Спецоперации. Лубянка и Кремль. 1930 – 1950
годы – Москва, 1999, с.203.
[35]
Старинов
И. Г. Второй фронт // Боярский
В.И. Партизаны и армия. История утерянных возможностей. – Минск – Москва, 2001,
с.265.
[36] Пономаренко П.К.
Всенародная борьба в тылу немецко-фашистских захватчиков. 1941 – 1944 –
Москва, 1986, с. 90.
[37] Беларусь у Вялікай Айчыннай вайне.
1941 – 1945. Энцыклапедыя. – Мінск, 1990, стар. 398.
[38] НАРБ, Ф. 4П, оп. 33а, Д.268, Л. 17а.
[39] НАРБ, Ф. 4п, Оп. 33а, Д. 301, Л.11.
[40] НАРБ, Ф.1450, Оп. 2,
Д. 923, Л. 54.
[41] НАРБ, Ф. 4П, оп.33а, Д.270, Л. 81.
[42] НАРБ, Ф. 1450, Оп. 8, Д. 204, Л. 248.
[43] НАРБ, Ф. 1450, Оп. 4. Д. 169, Л.29 .
[44] НАРБ, Ф. 1450, Оп. 4. Д. 169, Л.27 .
[45] Джагаров М.М. Костры
партизанские. – Минск, 1970, с. 93.
[46] НАРБ, Ф. 4П, оп.33а, Д.270, Л. 81.
[47] Пономаренко П.К.
Всенародная борьба в тылу немецко-фашистских захватчиков. 1941 – 1944. –
Москва, 1986, с. 90 – 91.
[48] НАРБ, Ф. 1405, Оп. 1, Д. 956, Л.9.
[49] НАРБ, Ф. 4П, оп.33а, Д.268, Л. 12.
[50] НАРБ, Ф. 4П, оп.33а, Д.269, Л. 6 (оборотная
сторона).
[51] НАРБ, Ф. 4П, оп.33а, Д.268, Л. 19.
[52] НАРБ, Ф. 4П, оп.33а, Д.270, Л. 81.
[53] НАРБ, Ф. 4п, Оп. 33а, Д. 301, Л.126.
[54] НАРБ, Ф. 1450, Оп. 8, Д.204, Л.248.
[55] НАРБ, Ф. 4П, оп.33а, Д.269, Л. 6 (оборотная
сторона).
[56] НАРБ, Ф. 1405, Оп. 1, Д. 955, Л.74.
[57] НАРБ, Ф. 1450, Оп. 8, Д.204, Л.248.
[58] НАРБ, Ф. 1405, Оп. 1, Д. 955, Л.74,
[59] НАРБ, Ф.
1450, Оп. 4. Д. 219, Л.42 - 43.
[60] НАРБ, Ф. 4П, оп.33а, Д.269, Л. 6 – 7.
[61] НАРБ, Ф. 4П, оп.33а, Д.268, Л. 17а.
[62] НАРБ, Ф.1450, Оп. 2, Д. 923, Л. 54.
[63] НАРБ, Ф. 4П, оп.33а, Д.269, Л. 6.
[64] НАРБ, Ф. 4п, Оп. 33а, Д. 301, Л.3.
[65] НАРБ, Ф. 4п, Оп. 33а, Д. 301, Л.4.
[66] НАРБ, Ф. 4п, Оп. 33а, Д. 301, Л.81 – 82.
[67] Пономаренко П.К. Всенародная борьба в тылу немецко-фашистских
захватчиков. 1941 – 1944. Москва – 1986 г., с. 90.
[68] НАРБ, Ф. 1450, Оп. 8, Д.204, Л.247.
[69] НАРБ, Ф. 1450, Оп. 8, Д.204, Л.248.
[70] НАРБ, Ф. 4п, Оп. 33а, Д. 301, Л. 82.
[71] НАРБ, Ф. 1450, Оп. 8, Д.204, Л.248.
[72] НАРБ, Ф. 4П, оп.33а, Д.269, Л. 7.
[73] НАРБ, Ф.1450, Оп. 2, Д. 923, Л. 54.
[74] НАРБ, Ф. 4П, оп.33а, Д.269, Л. 7
[75] НАРБ, Ф. 4п, Оп. 33а, Д. 301, Л.13.
[76] НАРБ, Ф. 4П, оп.33а, Д.269, Л. 7 (оборотная
сторона.)
[77] НАРБ, Ф. 4П, оп.33а, Д.268, Л. 21.
[78] НАРБ, Ф.1450, Оп. 2, Д. 923, Л. 54.
[79] НАРБ, Ф. 4П, оп.33а, Д.268, Л. 27.
[80] НАРБ, Ф. 4п, Оп. 33а, Д. 301, Л.44.
[81] Памяць. Гісторыка-дакументальныя
хронікі гарадоў і раенаў Беларусі. Барысаў. Барысаўскі раён. – Мн., 1997. Стар. 272.
[82] НАРБ, Ф. 4П, оп.33а, Д.270, Л. 132.
[83] НАРБ, Ф. 1405, Оп. 1,
Д. 901, Л.31.
[84] НАРБ, Ф. 1405, Оп. 1, Д. 901, Л.31.
[85] Партизанские формирования Белоруссии в годы Великой Отечественной войны.
(Июнь 1941 – июль 1944). – Минск, 1983, с. 476.
[86] НАРБ, Ф.
1450, Оп. 4. Д. 219, Л. 59.
[87] НАРБ, Ф. 4П, оп.33а, Д.270, Л. 62.
[88] НАРБ, Ф.
1450, Оп. 4. Д. 219, Л.59.
[89] НАРБ, Ф. 4П, оп.33а, Д.270, Л. 96.
[90] НАРБ, Ф. 1450, Оп. 5. Д. 305, Л.88.
[91] НАРБ, Ф. 1450, Оп. 4. Д. 219, Л.36.
[92] НАРБ, Ф.1450, Оп. 8, Д.214, Л. 115 (оборотная
сторона).
Комментариев нет:
Отправить комментарий